Книга Девяносто девять и один - Катрин Корр

— Ладно, давай, понюхаем это твое оливковое дерево и разойдемся.

— Спасибо.

Выношу на балкончик небольшое кресло для Музы и стул для себя, ибо двум здесь не уместиться. Ставлю на её колени поднос с едой и желаю приятного аппетита.

— Как вы с Кариной встретились? — спрашиваю я после нескольких минут молчания.

Муза пробует сырную нарезку и бросает на меня короткий взгляд.

— Она приехала в мой новый магазин.

— Ты удивилась? Обрадовалась?

— Я была в шоке. Не сразу узнала её.

— Ну да, детскую милость украл пластический хирург. Ты не говори ей, что я так сказал. Она очень бесится. Так и ты обрадовалась?

Кажется, она сомневается.

— Когда отошла от шока, да.

— А что в этом такого удивительного?

— Мы не виделись много лет, — говорит она так, словно я болван на ножке. — Если бы у тебя с твоими друзьями случилось нечто подобное, навряд ли бы ты спокойно отнесся ко встрече с ними.

— У меня бы просто такого не случилось. Даже, если не видимся по несколько месяцев, связь поддерживаем. Что мешало тебе связаться с Кариной по телефону? Или в соцсети её найти?

— Это допрос?

— Ни в коем случае, Муза. Просто интересуюсь. Я такой человек: не могу успокоиться, пока не доведу дело до конца, пока не выясню все причины, ставшие преградой на пути к определенному идеалу и так далее. Не люблю оставлять на завтра то, что можно сделать сегодня. Если мне есть, что сказать человеку, я сразу это делаю. Не люблю какие-либо пробелы. Их всегда нужно заполнять.

— Ты явно очень преуспеваешь в своих бизнес-проектах, — улыбается она. — С таким мышлением.

— Как мозг настроишь, так руки и будут делать, а ими строится успех. Ты не подумай, я не хвастаюсь…

— Ага.

Мы снова улыбаемся друг другу и, надо признать, этот короткий момент теплоты между нами вселяет в меня надежду. Возможно, нам удастся подружиться с Музой, ведь она, как я понял за эти несколько дней, самая близкая и родная подруга моей сестры.

— Я не то, что из простого любопытства задаю те или иные вопросы, просто всегда ищу главную причину и пытаюсь понять её.

Муза срывает несколько зеленых виноградин и останавливает на мне продолжительный и оценивающий взгляд.

— Я говорю правду.

— А я не говорила, что не верю тебе.

— Ладно. Тогда объясни мне, почему, имея столько возможностей для связи, ты не пожелала воспользоваться ими?

О чем она думает сейчас? Её глаза опускаются, потом устремляются вперед и живо бегают по темным верхушкам деревьев.

— Только не говори, что некогда было.

— Мне действительно было некогда, — спокойно отвечает Муза, забросив виноградинку в рот. — Не до этого точно.

— А до чего же тогда?

Она снова смотрит на меня.

— Магазин папы нуждался в обновлении, в перестройке… Я училась и пыталась удержать его на плаву. Всё время в заботах, в делах, так что, времени едва хватало, чтобы просто остановиться и выдохнуть.

— Так говоришь, словно тащила его на одних своих плечах. Или это действительно так?

Муза явно растеряна и не знает, как правильно подобрать слова.

— В любом случае, отец явно гордится тобой, — говорю я. — Ты помогла вашему семейному бизнесу выйти на новый уровень и не исчезнуть. Ешь пасту. Хотя, она уже давно остыла.

— Поем, ничего страшного.

— Так и что, — сразу же продолжаю я боясь, что молчание снова затянется, — хочешь сказать, даже будучи такой занятой ты ни разу не вспоминала о Карине? Муза, прекрати смотреть на меня так, словно я какой-то гребаный журналюга и пытаюсь выведать у тебя секреты для ошеломительной статьи! Если ты не доверяешь мне…

— Не в этом дело, — перебивает она.

— А в чем же?

— Я не знаю, как говорить об этом. Да ещё и с тобой.

— А что со мной не так?

— Мы знакомы без году неделю, а ты пытаешься достать из меня то, что я не хочу распаковывать. А даже, если бы и хотела, то всё равно не знала, как говорить. Мы с Кариной были очень дружны. Потом она уехала в Италию, а я переехала к своей тете. Учеба, работа — вот и вся моя жизнь. Двадцати четырех часов в сутках слишком мало, чтобы ещё и давних подруг искать.

— Ты говорила, что только на лето уехала к тете, а потом просто перевелась в другую школу, где учился твой младший брат, — напоминаю я, внимательно следя за её опущенными глазами. — Значит, ты к ней переехала, вместе с братом? На совсем?

— Я просто не так выразилась.

— Ты просто сказала неправду, — спокойно говорю я, боясь спугнуть её. — Карине. Почему ты переехала к тете?

— На то были причины. Как и у Карины, переехавшей в Москву.

— Согласен. Видишь, у всего есть причина. Маленькая и большая. Тяжелая, как каменная глыба, и легкая, как перышко. Какая была у тебя, Муза?

Она долго молчит, а потом усмехается, опустив голову. Улыбается, отрицательно качает головой и нервно проводит рукой по волосам.

— Что-то случилось ведь, верно? — тихонько спрашиваю я, пытаясь заглянуть в её лицо. — Моя сестра слишком счастлива встрече с тобой и отказывается видеть очевидное. Где твой младший брат, Муза?

— Его нет, — отвечает она с улыбкой полной вселенского горя. — Нет. Глеба нет.

— Что случилось?

— Его сбила машина в соседнем дворе. Сбила и уехала. А он остался лежать на земле, пока кто-то его в окно не увидел.

— Сколько ему было?

— Восемь лет. — Она снова усмехается и кусает нижнюю губу так сильно, что я вижу, как та белеет. — Я должна была проводить его в школу тем утром. С другими детьми из школьного лагеря, они собирались в Тобольск на конкурс. Он нес картонный городок, который был больше его. Это неважно в общем-то. Просто… Я должна была проводить его. Я. Он не дождался меня.

— Мне очень жаль.

Её плечо слегка вздрагивает, а глаза задумчиво опускаются на поднос.

— Ублюдка, который сделал это, посадили?

— Никто ничего и никого не видел. Ни одна старушка не таращилась в окно, дворники опоздали на работу, половины жильцов в отпусках, а те, что работали, принимали душ, умывались, завтракали…

— Ясно. — Мы долго молчим. По правде говоря, я не знаю, что сказать. Я догадывался, что с братом Музы что-то случилось, но никак не думал, что восьмилетнего мальчика лишил жизни какой-то подонок, которому самое место в могиле. Привыкший видеть в телевизоре сообщения о тяжелобольных детях, нуждающихся в помощи, я полагал, что… Неважно. — Ты же понимаешь, что это не твоя вина, Муза?