Книга Я - осень, а ты май - Анастасия Бельская

Даже нет сил дойти до стола. Просто за шею — и прижимаю к стене, стягивая брюки. Я не знаю, как и почему, но пока я одной рукой расстегиваю свою ширинку, Настя выгибается и крутит попкой — отчего все мысли о злости уходят на второй план.

Презерватив. Господи, ну как я рад, что лишь вчера закинул пачку в карман…

Я хочу войти в нее резко и грубо, но какая-то часть не дает причинить ей боли. Я мягко скольжу внутрь пальцем, наслаждаясь тем, что она уже влажная — и растягиваю ее быстрыми движениями.

— Зажми рот, малыш, — шепчу, приставляя член ко входу, и резко подаю вперед бедрами, оказываясь в ней целиком, — блять, блять, блять…

Настя мычит, и я тут же дергаю ее руку, подставляя свою ладонь. Не надо мне того, что было в прошлый раз — пусть кусает меня, я буду рад носить ее следы на коже…

Моя вторая рука скользит к клитору, и начинает грубо массировать, так, чтобы малышка поскорее кончила. Не знаю, что за пунктик — но без нее «улетать» я не собираюсь даже в офисе, где важно все закончить побыстрее. Я двигаюсь в тугом влагалище, стискивая зубы, и ощущая боль в ладони — мои черти здесь, и кайфуют, одновременно стараясь заставить меня пострадать за вспыльчивость и дурацкий характер…

Настена сжимает зубы спустя пару минут моих толчков, и внутри нее я ощущаю, как член будто зажимают в тиски. Боже, она охуенно кончает. Каждый раз — наслаждение, а ярость делает нашу страсть еще хлеще и острее.

Я тут же разряжаюсь матом ей в волосы, и вынимаю член, убирая презерватив. Затем оглаживаю любимую попку, намереваясь сегодня вечером заняться ей вплотную — и иду за салфетками, ухмыляясь повторению ситуации.

— Ну как, успокоился? — спрашивает Настя, когда мы приводим себя в порядок, и я даже отпираю дверь, чтобы не было вопросов.

— Что ты имеешь в виду?

Не могу удержаться. Просто ласково обхватываю ее за щеки, и целую пересохшие губы. Моя сладкая, маленькая, страстная… и откуда в ней все это?

Настя жмурится, наслаждаясь нашими прикосновениями, но уже спустя секунду отступает — и напряженно поглядывает на дверь.

— Я про твое желание поругаться, Аллаев, — она смеется над моим чуть вытянутым лицом, и совершенно по-детски щелкает меня в нос, словно чем-то уделала меня этой фразой, — кажется, теперь ты знаешь, что споры со мной надо решать по-другому.

Ммм?!

Она качает головой, оставляя меня самого додумывать свои слова. Хлопает дверью — а я все стою, испытывая непреодолимое желание закурить, и записать куда-то новое открытие собственного мира.

Я ебаный несдержанный маньяк, готовый спорить и орать, и не умею мирно разрешать конфликты. И это — самое страшное, что я мог допустить со страдающей от давления и слабостей Настей.

Но теперь, кажется, до меня дошло.

Другой способ решения всех конфликтов. Тот, где мы как два идеальных игрока на поле, и можем переебошить все другие команды. Куда я могу слить всю злость и несдержанность, превратив это в страсть.

И где не будет пострадавших.

Я снова смотрю на дверь, и выхожу следом, отправляясь в курилку. Настя поняла это сразу. Может, еще до того, как мы потрахались, и я забыл, отчего вообще так завелся. Моя хрупкая Ангелочек распознала, все намного быстрее, и теперь я могу забыть о «минном поле», и перестать с ней сдерживаться даже в злости.

И это, черт возьми, еще больше проявляет перед глазами будущее наших отношений.

Глава 24

Я меняюсь с тобою так быстро

Ты же видишь — взрослею, учусь.

Но не всем быть хитрыми лисами

Я в душе стать такою боюсь…

Настена

— И чего ты такая счастливая?

Подозрительность Аллы Игоревны, которая от любопытства уже в третий раз проходит мимо моего стола поливать цветок, заставляет улыбнуться, и мысленно велеть себе прекратить.

Бесполезно.

То понимание, которое я сегодня видела в глазах Максима, стоило того, чтобы на весь день осталось хорошее настроение. Мой Ворчун и вечно всем недовольный мужчина впервые смотрел на меня так.

С недоверием. Шоком. Уважением.

Я его огорошила, впервые перевернув устоявшееся мировоззрение, и доказав, что мы справимся. Сама не знаю, как пришла к этому, но определенно планирую в будущем еще подобное. Знаю, как нелегко взрослому мужчине ставить под сомнение свои внутренние барьеры, а уж тем более ломать их, веря в то, что раньше казалось невозможным.

Мы справимся.

Господи, я реально верю в то, что мы сможем быть счастливы рядом друг с другом, каждый вечер заваривая в кружках разные напитки, делясь разными новостями и высказывая порой противоположные точки зрения — но все это, завернувшись в один на двоих плед, чтобы быть еще ближе…

— Настя-я! — прямо в ухо поет мне Аллочка, грузно ставя пластмассовую лейку на мой стол, — я понимаю, что статья удачна, и все такое. Но нам нужно писать к следующему выпуску, плюс еще эта обложка…

Я выныриваю из своих самых теплых мечтаний, и возвращаюсь к работе. Любопытная коллега и так и сяк расспрашивает, отчего у меня «глаза сияют» и «улыбка до ушей», но я лишь загадочно отвожу взгляд — не хочу сплетничать.

Тем более наше с Максимом — только наше, и не касается никого вокруг. И уж афишировать для всех наши отношения я не стану.

Ближе к обеду приходит сообщение от Максима, и я любуюсь на его входящее, как когда-то давно, до нашей первой встречи, и с расстоянием в тысяча триста семьдесят четыре километра. Кто бы мог тогда подумать, что совсем скоро между нами будет лишь пара дверей и коридор в соседний отдел, а наши дома будут располагаться напротив…

Поистине, судьба и жизнь — странная, и непредсказуемая штука…

Я открываю сообщение, тихо злясь на себя, что выше — пусто. Зачем, спрашивается, удалила все наши сообщения друг другу? Теперь до чешущихся пальцев хотелось отмотать время назад, прочесть те первые признания и зарождающиеся чувства, а еще его потрясающее умением закручивать фразы от моего спокойствия до дикого возбуждения в пару секунд… Теперь же здесь — лишь теперешние «худые» сообщения, которые мы пересылаем друг другу, когда некогда позвонить или встретиться лично.

Но ведь это и близко сосем не то.

Максим: Уезжаем с шефом на интервью, обедать будем где-то в том районе. Не теряй. «Скучаю, целую в животик».

Я зажмуриваюсь, и улыбаюсь так широко, что тихо радуюсь отсутствию Аллочки. Ладно-ладно, Макс всегда умеет написать так, что мне становится тепло и щекотно в груди. Он может говорить все, что хочет по поводу своей «неромантичности», но когда захочет — умеет писать что-то совершенно милое и приятное.

Но все равно жаль, что нет тех самых, первых сообщений.