Книга Бредовая работа. Трактат о распространении бессмысленного труда - Дэвид Грэбер

По этой причине в античном мире наемным трудом занимались по большей части те, кто уже были рабами: раб-гончар мог согласиться работать на своего господина в гончарной мастерской и отправлять ему половину своей зарплаты, оставляя другую половину себе[91]. Рабы могли также иногда выполнять работу по свободным договорам – например, в качестве носильщиков на верфи. Свободные мужчины и женщины таким не занимались. Так продолжалось до относительно недавнего времени: в Средние века наемный труд был характерен для торговых портов вроде Венеции, Малакки или Занзибара, где им почти всегда занимались несвободные люди[92].

Так как же мы оказалась в нынешней ситуации, когда считается абсолютно естественным для свободных граждан демократических стран сдавать себя в аренду подобным образом и когда боссы возмущаются, если нанятый сотрудник не работает каждую секунду «их» времени?

Во-первых, для этого должен был измениться общий взгляд на то, что такое время. Люди давно были знакомы с понятием абсолютного, или звездного, времени, наблюдая за небесами, где небесные явления происходили с точной и предсказуемой регулярностью. Но небеса обычно воспринимаются как некая совершенная область. Священники или монахи могли организовывать свои жизни по небесному времени, но жизнь мирян обычно была куда менее упорядоченной. Под небесами нет абсолютного мерила. Очевидный пример: если от восхода до заката двенадцать часов, то бессмысленно говорить, что место находится в трех часах ходьбы, если ты не знаешь, в какое время года будет происходить путешествие: ведь зимние часы вполовину короче летних. Когда я жил на Мадагаскаре, то обнаружил, что люди в деревнях, которые не особенно пользовались часами, часто описывали расстояния по старинке и говорили, что дорога до другой деревни займет две готовки горшка риса. В средневековой Европе люди сходным образом говорили, что это занимает три «отченаша» или две варки одного яйца, – это было широко распространено. Там, где нет часов, время измеряется действиями, а не действия – временем. На этот счет имеется классический тезис антрополога Эдварда Эвана Эванса-Притчарда, который высказал его применительно к нуэрам, племени скотоводов в Восточной Африке:

У нуэров нет термина, эквивалентного слову «время» в европейских языках, и поэтому они не могут, как мы, говорить о времени как о чем-то реально существующем, о том, что оно проходит, что его можно зря расходовать, что его можно экономить и тому подобном. Не думаю, чтобы они когда-либо испытывали ту же необходимость, скажем, выиграть время или сопоставить деятельность с абстрактным отрезком времени, поскольку они выражают время главным образом через саму деятельность, которая, как правило, носит неторопливый характер. События идут в логическом порядке, но они не контролируются какой-либо абстрактной системой, ибо не существует никаких автономных точек отсчета времени, с которыми точно совпадала бы их деятельность. Нуэрам повезло[93].

Время – это не шкала для измерения работы, потому что мерой является сама работа.

Английский историк Эдвард Палмер Томпсон написал прекрасное эссе о происхождении современного ощущения времени под названием «Время, рабочая дисциплина и промышленный капитализм» (1967)[94]. Он отмечал, что произошли одновременно технологические и нравственные изменения, причем они усиливали друг друга. К XIV веку в большинстве европейских городов имелись башни с часами – как правило, их сооружение инициировала и финансировала местная купеческая гильдия. Это были те же купцы, которые ставили на свои рабочие столы человеческие черепа как memento mori – чтобы напоминать себе, что они должны правильно распоряжаться своим временем, потому что каждый бой часов на час приближал их к смерти[95]. Распространение домашних и карманных часов заняло намного больше времени и в основном совпало с началом индустриальной революции в конце XVIII века. Но когда это произошло, то позволило сходным установкам распространиться среди представителей среднего класса в целом. Звездное время – абсолютное небесное время – спустилось на землю и стало регулировать даже самые личные повседневные дела. Но время было одновременно и фиксированной шкалой, и собственностью. Всем полагалось относиться ко времени так же, как относились средневековые купцы, то есть как к ограниченному ресурсу, которому нужно вести аккуратный счет и которым нужно бережно распоряжаться – примерно так же, как деньгами. Более того, новые технологии позволили делить фиксированное время любого человека на универсальные единицы, которые можно было продавать и покупать за деньги.

Как только время стало деньгами, появилось выражение «тратить время», а не просто «проводить» его. Одновременно стало возможно терять время, убивать время, беречь время, времени стало в обрез и так далее. Проповедники пуританской, методической и евангелической церквей в скором времени стали обучать свою паству «сберегать время» (husbandry of time). Они утверждали, что бережное распределение времени является основой нравственности. На заводах стали появляться часы; рабочие должны были отмечаться, приходя на работу и уходя с нее. Благотворительные школы, созданные для того, чтобы обучать бедняков дисциплине и пунктуальности, уступили место системе государственных школ, где ученики из всех социальных классов должны были вставать и маршировать из комнаты в комнату каждый час по звонку. Этот порядок сознательно готовил детей к будущей жизни – к оплачиваемой работе на заводе[96].