Книга Где-то в мире есть солнце. Свидетельство о Холокосте - Майкл Грюнбаум

Мы столько раз репетировали, но, когда нам удалось победить Брундибара, когда животные погнали его со сцены, я чуть не задохнулся от волнения. И не я один, это было понятно: сцена еще не завершилась, а зал уже хлопал вовсю. Нам пришлось петь поверх аплодисментов:

Мы победу одержали! Выигран бой, Убежал злой. Мы не унывали, Мы не убегали, Песню запевали И вперед шагали, Весело шагали!

Но сквозь счастье я чувствовал и грусть, вспоминая всех прежних артистов, которых уже увезли. Эва и Гавел, Ян, Лев, Алена и еще несколько человек, чьи имена я не успел узнать, — они пришли на очередную репетицию вместе со всеми нами, не думая, что для них она окажется последней. К тому же я так и не понял, почему наци разрешили нам поставить эту оперу — оперу, в которой герои борются против злодея с усиками.

Но грусть и недоумение занимают лишь часть меня, а весь я улыбаюсь — расплываюсь в улыбке, и не только потому, что это так здорово — победить Брундибара. По правде говоря, грустить почти невозможно, когда публика хлопает безостановочно и приходится кланяться снова и снова, до головокружения.

10 ноября 1943 года

— Почему сегодня отбой так рано? — спросил Лео, когда Франта велел нам умываться и ложиться. — Еще даже восьми нет.

Многие ребята его поддержали, в том числе и я.

— Тихо! Замолчите все! — приказал Франта и, когда мы успокоились, со вздохом продолжал: — Послушайте, завтра тяжелый день, я хочу, чтобы вы хорошенько выспались.

— Тяжелый? — засмеялся Павел. — А здесь бывают легкие дни?

— Вот именно, — вставил Коко.

— Тут дело серьезное, — сказал Франта. — Ходят слухи, что кому-то — возможно, даже не одному человеку, а нескольким — удалось сбежать, и…

— Повезло! — заметил Павел.

— Павел, пожалуйста, хватит! — оборвал его Франта. Скрестил, по обыкновению, руки на груди, но продолжил не сразу: — Они проведут полный пересчет.

— Пересчет чего? — уточнил я.

— Всех нас.

— Всех? — повторил Павел, больше не дурачась.

— Да, всех в Терезине, — сказал Франта.

Перебивая друг друга, мы засыпали его вопросами. Всех — то есть всех до одного? И где они будут проводить перекличку, ведь тут нет такого огромного помещения, куда бы мы все вошли, мы и в Терезине-то едва помещаемся! Когда начнется? Сколько продлится? И почему они не могут удовлетвориться обычным подсчетом, они же регулярно считают людей в каждом корпусе?

У Франты нет ответов на все наши вопросы. По правде говоря, у него нет ответа ни на один вопрос. Так что мы ложимся на свои нары и довольствуемся его обещанием читать вслух до тех пор, пока все не заснут.

Кажется, я уже уснул, когда что-то меня вдруг напугало. Я глянул — дверь слегка приоткрылась, в щель просачивается свет. Франта перестал читать. Послышался громкий шепот, шаги приближаются ко мне. И вот надо мной склоняется мама.

— Мама? Что ты?

— Возьми его завтра с собой. — Она укрывает меня одеялом — тем самым, которое она уже дважды пыталась мне передать, — укрывает меня и Иржи.

— Что ты делаешь? — шепчу я, окончательно проснувшись. — Давно уже комендантский час. Тебя посадят в Малую крепость. А то и расстреляют, если попадешься. С ума сошла?

— Госпожа Грюнбаум! — Рядом с мамой возник Франта. — Я не могу вам позволить…

Она словно не слышит ни его, ни меня.

— Возьми завтра с собой. Будет холодно, будет дождь. Не забудь. И надень на себя все, что сможешь, как можно больше, одно поверх другого.

— Госпожа Грюнбаум!..

Несколько мгновений мама ничего не говорит, только гладит меня по волосам. Потом очень тихо отвечает:

— Франта! Если завтра я увижу там Мишу…

— Где — там? — вмешиваюсь я.

— Если завтра я увижу Мишу без этого одеяла, тогда, ей-богу, я…

Оба они надолго умолкают. Потом мама наклоняется, целует меня в голову и уходит. Я смотрю на Франту: он потирает подбородок и что-то бормочет, а что — не разобрать.

Как только мама вышла, я соскочил с нар и подбежал к окну. Я ожидал, что Франта прикажет мне вернуться в постель, но вместо этого он вдруг тоже подошел к окну.

Секунд через десять я увидел маму внизу, перед корпусом. Держись подальше от фонарей, мысленно посоветовал я, и она действительно сошла на обочину и растворилась в темноте. Больше мама не появлялась, но я продолжал стоять у окна, прокладывая в голове маршрут к ее корпусу: я как будто шел рядом, затаив дыхание и молясь, чтобы поблизости не оказалось охранников.

— А теперь, — тихо сказал Франта пару минут спустя, — давай в постель.

Но я не тронулся с места, лишь посмотрел на него. Непонятное у Франты выражение лица — как будто он сейчас где-то далеко.

— Как ты думаешь… она добралась, все в порядке?

Он не сразу ответил. Взгляд Франты сделался странным, он совсем был не похож на себя.

— Да, — сказал он наконец очень сухо. — Да.

11 ноября 1943 года

Франта разбудил нас затемно. Я полежал несколько секунд и тогда лишь вспомнил про маму. Сначала решил, мне все приснилось, но тут мои пальцы нащупали что-то непривычное и поднесли край одеяла к моим глазам. Я натянул его на голову и попытался вообразить, что вернулся в Голешовице, лежу в кровати с родителями. Но даже этот дивный теплый запах не помог мне туда перенестись.

— Подъем, подъем! — повторял Франта. — Надевайте самую теплую одежду. Шапку, у кого есть. Сапоги, у кого есть. В семь утра мы обязаны построиться у Южных ворот.

Я натянул три пары штанов, четыре рубашки, две пары носков и сапоги — правда, у одного из них дыра в подметке. Прихватил куртку и одеяло и встал у двери, дожидаясь остальных.

Мы довольно долго ждали у ворот, подходило все больше людей, небо светлело. Начался дождь, несколько ребят попытались укрыться под деревом, но листья давно опали, никакой защиты.

Тут мне в голову пришла одна удачная мысль.

— Иржи! — сказал я. — Помоги мне залезть наверх.

— Зачем?

— Просто помоги, — сказал я, положил свернутое валиком одеяло ему на плечо, ухватился за ствол и долез до первой толстой ветки. Уселся в развилке, высоко над растущей толпой. Огляделся, но не увидел нигде ни маму, ни Мариэтту.

— Миша! — кто-то дернул меня за ногу. Франта. — Рехнулся? Слезай немедленно!

Он помог мне слезть, при этом до боли стиснув мне руку.