Книга Восьмое делопроизводство - Николай Свечин

Уже расставаясь, Алексей Николаевич спросил через плечо:

— А как он симулирует?

— О, вполне самобытно. Его идефикс, что луна вот-вот упадет на землю, и он ее держит на веревке. А если отпустит, то планета рухнет и придавит всех.

Лыков мгновенно развернулся.

— Как-как? Луна упадет на землю, и он держит ее на веревке, чтобы этого не случилось?

— Да.

— Но ведь у арестантов нет никаких веревок. Им не положено, чтобы не повесились.

— Конечно, нет, — согласился Филиппов. — Он ее воображает.

Но разглядел лицо собеседника и спросил:

— В чем дело?

Алексей Николаевич отвел коллегу в тихий уголок на первом этаже, и рассказал невеселую историю.

Во время декабрьского вооруженного восстания в Москве были убиты и ранены десятки полицейских. Те, кто уцелел, служили на пределе сил. Они ежедневно рисковали жизнью, и нервы у многих начали сдавать. 17 декабря на Пресне произошел прискорбный случай. В одном из домов возле баррикады проживал доктор Воробьев. Его позвали через улицу оказать медицинскую помощь раненому. Он сделал перевязку и отправился обратно, когда был обстрелян. В доказательство, что безоружен, Воробьев поднял руки. Пальба прекратилась, и он благополучно вернулся к себе. Но тут же следом явился пристав Второго участка Тверской части ротмистр Ермолов с шестью солдатами.

— У вас тут Красный Крест? — спросил он, поскольку на подъезде дома висел соответствующий флаг.

— Нет, я просто доктор, — ответил Воробьев.

— Вы сочувствуете революционерам?

— Я не сочувствую им, но моя обязанность как врача подавать помощь всем, кто в ней нуждается.

Ротмистр начал ни с того ни с сего заводиться. И спросил довольно грубо:

— У вас есть оружие?

— У меня есть револьвер, но я имею на него разрешение градоначальника, — ответил Воробьев. Он повернулся, чтобы вынуть и показать бумагу. В ту же секунду Ермолов выхватил свой револьвер и с двух шагов выстрелил доктору в затылок, убив его наповал.

Этот ужасный срыв можно было объяснить только диким нервным переутомлением пристава, тем, что тот не знал ни покоя, ни отдыха с первого дня восстания. И психика ротмистра не выдержала нагрузки. Очень хороший, гуманный человек, он пользовался симпатиями обывателей в своем участке. Но в невменяемом состоянии убил эскулапа… Ермолов был предан суду, лишен дворянства, чинов и орденов и приговорен к тюремному заключению на четыре года[54].

— Так вот, — заключил свой рассказ Лыков. — По приказу генерал-губернатора Москвы Дубасова я возил ротмистра Ермолова на освидетельствование на Канатчикову дачу[55]. Там сказали, что пристав находится в своем уме и способен отвечать за свои поступки… Помню, это было в Ермаковском корпусе, в полуспокойном отделении. И там был больной, который каждый день держал на воображаемой веревке солнце.

— Солнце? — поразился Филиппов.

— Именно. Ночью он, по словам врачей, спал. А с первыми лучами вскакивал и, напрягая все силы, будто бы держал эту несчастную веревку.

— Что это значит, Алексей Николаевич?

— А то, Владимир Гаврилович, что ваш пленник, называющий себя Панфиловым, не просто симулянт. Он преступник, совершавший уже злодеяния прежде. Думаю, что в Москве пять лет назад его поймали, он симулировал умопомешательство, был переведен для испытания в Алексеевскую больницу и оттуда сбежал. А теперь пытается повторить трюк, давший ему успех.

— Очень может быть. Как мне повезло, что я начал с вами этот разговор. Завтра нахичеванский житель был бы уже в лечебнице.

— Придержите его у себя, Владимир Гаврилович. И усильте надзор. А еще пошлите запрос Кошко, с фотокарточкой и описанием примет Панфилова. Пусть москвичи поищут у себя.

— Будет сделано. Спасибо!

Запрос в Москву дал быстрые и ожидаемые Лыковым результаты. Человек, называющий себя Иосифом Панфиловым, оказался на самом деле Алексеем Акатушкиным, убийцей, находящимся в циркулярном розыске. В 1904 году он задушил купца первой гильдии Подсосова, но был схвачен прислугой на месте преступления. Выяснилось, что Акатушкин выполнял заказ жены купца, решившей избавиться от мужа. И за две тысячи шестьсот рублей охотно сделал распутную бабу богатой вдовой.

Угодив в Бутырку, негодяй пораскинул мозгами и стал «держать солнце». Изображал психического он так убедительно, что был переведен для испытания на Канатчикову дачу. Откуда вскоре и сбежал. И вот теперь попался в столице на новом преступлении.

Лыков и Филиппов отправились к градоначальнику. Там делопроизводитель «восьмерки» заявил:

— Акатушкин — очень редкий тип преступника в нашем государстве. Он — наемный убийца. Такие попадаются на Кавказе и в Туркестане, а вот в русских городах их, слава Богу, нет. И…

Драчевский с Филипповым впились в докладчика глазами.

— И это дает мне право предположить, что убийство титулярного советника Дьяченко-Белого тоже чей-то заказ. Они с помощником библиотекаря никак не могли пересекаться, тот из высшего общества, а этот…

— Чей заказ? — перебил сыщика градоначальник.

— Ваша полиция должна это выяснить, — перевел стрелки на Филиппова Алексей Николаевич.

— А вы уж ей помогите, хорошо?

Лыков нахмурился:

— Даниил Васильевич! Статский советник Филиппов ни в чьей помощи не нуждается, в том числе и в моей.

— Алексей Николаевич, я вас хорошо знаю, — чуть не взмолился генерал-майор. — Уж не бросайте Владимира Гавриловича, прошу вас. Жена замучила. Он же, Петя, ей родной племянник. Вы вдвоем дознавайте, вдвоем оно быстрее получится. Ладно?

И Лыков согласился.

С Гороховой сыщики вернулись на Офицерскую и вызвали намного убивца на новый допрос. Алексей Николаевич не стал откладывать в долгий ящик:

— Говори, кто тебе дал заказ на убийство титулярного советника Дьяченко?

— Да… это…

— Не понял, дурак? Он — племянник градоначальника. Мы сейчас от него. Велено тебя в порошок стереть.

— Но не было никакого заказа! Случайно вышло. Иду по-вдоль Обводного, а тут этот, в богатой тройке. И так мне показалось оно несправедливо. Вкалываешь всю жизнь, как раб, а иному само в руки падает по праву рождения. Тут еще спьяну и крючок в руке… Сам не помню, как ударил. Затмение нашло.

— Врать собрался? Смотри, что я сейчас сделаю…

— Бить будете? Воля ваша. Нам не привыкать. Бейте, душегубы!