Книга В погоне за праздником - Майкл Задурьян

Пора нам слегка отвлечься, решаю я.

– Джон, давай немножко прокатимся по Альбукерке, посмотрим, что тут есть. Что скажешь?

– Я не против.

Мы сворачиваем на развязку в старую часть города, там глазеем на архитектуру пуэбло, старые кинотеатры “Ки Мо” и “Эль Рей”, безумные муралы, нарисованные кем-то, наглотавшимся таблеток от дискомфорта. О, и – можете поверить? – очередная “Столовая на шоссе 66”. Хе-хе. Может, там и постеры с Мэрилин Монро и Джеймсом Дином висят.

Мы карабкаемся на Найн-Майл, в зеркале заднего вида постепенно отступает Альбукерке. Проезжаем по старому городскому мосту через Рио-Гранде. Вода внизу темная, грязная. Дальше на дороге белый дощатый домик с голубенькой крышей. Сбоку от дома крупными буквами объявление:

ЦЕРКОВЬ ДАЛЬНОБОЕВ

ОН ВОСКРЕС АЛЛЕЛУЙЯ

БИНГО (БЕЗ КУРЕНИЯ)

ВТОР 6:30

Полезная информация, усмехаюсь я.

Мы находим удобный кемпинг под городом Грантсом. Я счастлива обустроиться на ночь, счастлива, что наша часть кемпинга пустынна. С меня вполне хватит на сегодня людей.

Джон вдруг оживляется, устанавливает тент, вытаскивает раскладной стол, чтобы я готовила на свежем воздухе. Настоящий кемпинг – я начинаю расслабляться. Хороший вечер, приятная прохлада.

Затем Джон плюхается в один из наших старых алюминиевых шезлонгов с протертой бело-зеленой обивкой (мы купили их одновременно с трейлером тридцать лет назад, так что я все жду, когда же он прорвет ткань и провалится насквозь). Он снова читает тот роман Луиса Ламура, хотя ни разу, сколько я ни смотрю, не перелистнул страницу. Не удивлюсь, если порой он держит книгу вверх ногами.

Я ставлю на раскладной стол электрическую сковородку и принимаюсь жарить колбасу. Лично мне ее вовсе не хочется, и я к ней, можете поверить на слово, не притронусь, но я перебрала содержимое маленького холодильника и заметила, что колбаса начинает портиться. Не хотелось бы зря переводить добро, так что пойдет на ужин.

Надрезаю края каждого кружка, чтобы они не слишком загибались при жарке, но, шмякнув колбасу на сковородку, перестаю следить за ней, как следовало бы, и кружочки успевают обгореть с одной стороны, прежде чем я спохватываюсь и переворачиваю. Я выкладываю их на бумажное полотенце, чтобы стек жир, затем сую колбасу между ломтями зачерствевшего хлеба, добавляю чуточку горчицы и подаю на стол вместе со старым пакетом чипсов и вялыми огурчиками. Что могу сказать об этой трапезе – все несвежее пошло в дело. Элла молодец.

Но Джон в восторге. За пару минут сжевал свой сэндвич, а следом и половину моего. Я смешиваю себе “Манхэттен”, пристраиваюсь рядом с Джоном, и мы молча любуемся заходящим солнцем.

Темнеет, и в кемпинге настает такая тишина, что я не знаю, куда себя девать. Джон так и уснул за столом рядом со мной.

– Джон, проснись! – тереблю я мужа. – Ночью потом не уснешь.

Он приподнимает голову, глядит сердито:

– Чего?

– Давай слайды посмотрим.

– Поздно уже. – И снова погружается в дрему.

Я толкаю его в плечо:

– Ну же. Начало девятого всего лишь. Если мы сейчас ляжем, в три часа ночи проснемся. Неси проектор.

– Я не знаю, где он.

– Я тебе покажу. Поставь его на стол, и я достану мороженое.

– Отлично. – Он поднимается на ноги.

Еда – это всегда срабатывает.

Сегодня на борту трейлера высвечиваются портреты наших детей – детей, по которым я так скучаю, начала скучать много лет назад, когда они покинули дом. Вроде бы специально так не задумывалось, но получился отдельный поднос со слайдами из подборок разных лет, все вперемешку, и только дети. Мы видим, как за десять примерно минут наши дети достигают зрелости, хотя и не в хронологическом порядке. Что-то вроде “Лучших моментов семьи Робина”.

Вот они плавают около берега, на мордахах размазан именинный торт; вот валяются восторженно в груде опавших листьев; стоят по стойке “смирно” перед афишей с датой выпускного; блаженствуют на мостках в закатную пору; рассматривают белые каменные лики горы Рашмор; сидят на коленях толстых Санта-Клаусов; обнимают Микки-Мауса; возвращаются домой обгоревшие, облупленные с первых в жизни каникул без нас.

– Удачный снимок Синди! – говорит Джон, запихивая в рот последнюю ложку растаявшего мороженого. – Куколка!

На слайде ей около двенадцати. Она одета гавайской танцовщицей. Снимок с годами порыжел, Синтия кажется старше своих лет.

На следующем слайде Кевин, ему едва сравнялось четыре, это тот же Хэллоуин. Кевин – маленький индеец, лицо разрисовано, головной убор из перьев. Странно смотреть на это здесь, в Нью-Мексико, рядом с индейской резервацией.

– Мы с Кевином купили этот костюм у Чекера, – говорит Джон.

Всякий раз поражаюсь – что Джон помнит. У Чекера, возле старого нашего дома, мы покупали хлеб и молоко, иногда газировку с ванилью. Просто не понимаю, почему Джон сохранил в голове подобную информацию, тогда как другие, гораздо более важные воспоминания испарились. С другой стороны, должно быть, многое из того, что у нас остается, не так уж существенно. В воспоминаниях, которые мы дотянем до конца своих дней, особого склада и лада нет, тем более если подумать, сколько дел переделаешь каждый день, за неделю, за месяц, год, жизнь. Все эти чашки кофе, ручная стирка, смена белья, обеды, наведаться в туалет, мигрени, дневной отдых, в школу, из школы, походы в магазин, разговоры о погоде – столько незначительных событий, которым следовало бы сразу же исчезнуть из памяти.

Но они не исчезают. Я частенько вспоминаю красный китайский халат, который купила в двадцать семь лет; и как первый наш кот, Чарли, топал лапками по линолеуму; и горячий разреженный воздух вокруг алюминиевой кастрюли за миг до того, как все шарики попкорна разом лопнут. Я думаю об этих мелочах так же часто, как о своей свадьбе, о рождении детей или о конце Второй мировой войны. Что в самом деле поражает: не успеваешь оглянуться, как шестьдесят лет прошло, а ты в состоянии припомнить от силы восемь-девять главных событий да тысячу ерундовых. Как это может быть?

Хочется найти в этом какой-то смысл, тогда становится лучше, появляется какая-то догадка, зачем мы здесь, но на самом деле никакого смысла нет. Люди ищут Бога в этих схемах, этих причинах и следствиях, но лишь потому, что не знают, где еще искать. События просто случаются, иногда важные, по большей части нет, и немногое остается с нами до конца. Что остается после конца? Хоть убей, не знаю.

Следующий слайд – Кевин в “Автораме” с маленьким призом в руках и той моделью машины, которая принесла ему третье место. Уверена, он до сих пор помнит весь тот день. А я только помню, с каким облегчением уехала наконец оттуда.

Нажимаю на кнопку проектора, но следующий слайд не появляется. Нет слайда, только ярчайший свет, как всегда, когда поднос со слайдами пуст. Джон молчит – откинулся в раскладном кресле, спит. Зову его, но Джон всхрапывает и продолжает спать. Завтра он шелохнуться не сможет. Будет ворчать, как у него все болит. Поворчит – и через пять минут повторит свои жалобы, словно впервые.