Книга Я знаю, как ты дышишь - Наталья Костина

Пропасть-то она, конечно, не пропала — это только в книгах так пишут, для интересу, — но изрядно покуролесила всю ночь, считай. Попутчик страстный попался — потом уже Люба поняла, что это, может, и не попутчик вовсе был… а Светкино чародейство нашло на нее снова! Понять-то Люба поняла, да поздно хватилась! Оно бы сразу ей скумекать, может, и пронесло бы, но Люба тогда о таком и не помышляла. И опять-таки, сорок пять стукнуло, да и мыслей таких, что она еще может, почему-то не возникало. И Ричард ни сном ни духом не заикался. И у знакомых — одногодок и одноклассников ее — уже сплошь внуки пошли, все кукожатся да морщинами покрываются, одна Люба пока всё расцветает! Дорасцветалась… Да и кто бы мог подумать, что Люба с той единственной ночи, когда ее от коньяка да с комплиментов так занесло, забеременеет?! Она и не думала. Смешно сказать, но первым ее интересное положение Ричард заметил, а она так занята была, что и в голову не приходило, отчего она четвертый месяц прокладок не покупает? Ела Люба всегда с аппетитом и в теле была — да тут еще и Боба на кухне стряпать принялся по-своему, а Любу и упрашивать не надо было. Прибавляла Люба, а Ричарду она такая еще больше нравилась: он худых женщин вовсе не понимал — какая в них красота? Красота была в Любе — он ее чуть ли не на руках носил. На руках бы тоже носил, в прямом смысле, да только Люба себя поднимать не позволяла — что за баловство? — не уронит, так спину подорвет! Что ж она тогда, сама обои таскать со склада будет?!

С обувью они тогда уже развязались: сначала реализатора взяли, а потом и вовсе место продали, Светкиным родственникам, которые со Светкой вместе Любу с рынка выживали, да не выжили, шиш им обломился. Еще и вместо того, чтобы в непогоду, грязь и снег на улице стоять, как Светкина родня, голопузенки, Люба с Бобой в теплый магазин переехали, в комфорт. Жизнь вообще стала как сказка, но все в одночасье чуть не рухнуло, когда Боба ее по животу похлопал, поцеловал и сказал, что давно мечтал. И что ж она, Люба, до сих пор молчит? Сглазить боится или чего другого? Тут Люба и обмерла и чуть в голос не ахнула. И поняла все и сразу: и отчего ее вроде бы подташнивало сперва — подташнивало, да не сильно… Если б как следует мутило, она б тогда поняла и меры бы приняла обязательно — куда ей в ее годы рожать, да еще и неизвестно от кого?! И отчего ей в последнее время казалось, будто в животе что-то шевелится, тоже прояснилось… Зря, выходит, она, дура, на Бобину стряпню грешила — все со специями и травами, да не просто так! Думала, пучит, а ее вот как вспучило: к доктору кинулась, а оно уже и двадцать пять недель! Какой аборт — ребенок уж совсем, считай, живой-здоровый, да и что Боба скажет?! А тот ходит гордый, что ни день, то цветы жене несет, сладости, фрукты, всю квартиру завалил.

Заикнулась Люба только, что однокомнатная для них теперь маловата будет, так он тоже серьезным стал, сказал, что кредит они возьмут, купят двушку, а то и три… вдруг Люба еще рожать будет? У них на родине семьи большие… Люба чуть не плакала — а что поделаешь? А потом вдруг и успокоилась — там, в поезде, один раз было, а с Ричардом, почитай, каждый день — ребеночек наверняка от него! И стала тоже гордая ходить, животом вперед — знай наших! Светка вечно поясницу пуховым платком перевязывала, немочь радикулитная, да внуков уже нянчила, и что такое секс, уже и слово такое, небось, забыла — Володечка не раз говорил, что она в постели бревно бревном, — а тут нате вам с кисточкой! Люба нарочно пару раз мимо прошла — смотрите! Все у меня теперь есть — и счастье семейное, и на волшебство ваше мне плюнуть и растереть!

Уже за восьмой месяц зашло, но Люба хорошо себя чувствовала, будто на крыльях летала, — никакого у ней не было, как у других беременных, нездоровья: ни отеков, слава тебе господи, ни давления, ничего. Ричард от счастья на седьмом небе был, всем хвастался, а тут и родственники его как раз написали: приезжай, презенты тебе и жене от всей семьи собрали, да повидаться — потом ребеночек родится, не до этого будет. И Люба согласна: езжай, муж мой любимый, еще месяц мне ходить, не меньше. Да и декабрь на носу, торговля почти на нет сошла, совсем как сейчас, когда они тут сидят и чаи распивают, и нет никого — все по другой надобности скупаются. В магазине, говорит Люба, и одной меня много будет, справлюсь. Он и уехал.

Только Боба за порог, Любе предложение пришло по коммерческой части — в соседней области мужик один торговлю свою ликвидировал, остатки по бросовой цене отдавал. Они с Любой в одном месте все брали, знакомы были хорошо, вот он ей первой и позвонил: не возьмешь ли, подруга боевая, все оптом? Уезжаю, говорит, на пэ-эм-жэ, но бросать не хочу: копейка, она и в Германии, куда он перебирался, копейка, и ихний евро бережет, да и детям, к которым он переезжал, лишняя не будет.

Люба бегом собралась и даже аванс ему посулила, чтоб не отдавал никому, да сдуру не поездом поехала — не было почему-то аж на неделю вперед на поезд билетов, а ждать она не хотела, вдруг кто поближе дорогу перебежит? — а потому и села она на маршрутку. Маршрутки как раз от того же вокзала отходили, и билетов на них завались, она и взяла сразу, на следующий день и поехала.

По городу-то дороги были как зеркало, и маршруткой Любе даже удобнее показалось: сиденья мягкие, комфорт! А в поезде этом непонятно на что и нарвешься: есть такие старые — где только их и берут! — фанера фанерой, задницу отсидишь, и не топят!

Выехали хорошо, и полдороги только снег из-под колес летел да музыка играла приятная, всё мужчины всякие пели, называется шансон, или по-нашему просто песня — это ей как-то Боба с французского перевел. Короче, по-французски вполне поехала она на маршрутке с велюровыми сиденьями марки «мерседес», уютно так! Люба даже подремала чуток и пирожок с йогуртом съела. Остановились где-то: туалет, ноги размять, опять-таки, пирожки теплые продают, чай в стаканчиках, кофе… Люба на часы посмотрела — полдороги как не бывало, раньше даже на месте окажутся, чем она думала! А то поездом… и билетов на неделю вперед нет, непонятно с чего! Хорошо удобное сообщение есть — маршруткой.

Ох, то ли Люба свою дорогу сглазила, то ли еще что — дальше пошли такие ямы да ухабы, что машина чуть не опрокидывалась. Люба купленным пирожком от такой тряски и в рот попасть не могла, пепси-колой облилась, ужас! Кто рядом сидел, ее успокоили — говорят, дороги тут до самых Сум почти не будет, не волнуйтесь, дамочка! Все время так ездим… уж как-нибудь. Да как ей не волноваться — была б она одна, а в ней ведь еще и дитя! А тут только подскакивай на колдобинах этих, зубами клацай да за что попало хватайся!

В конце концов водитель даже в какое-то болото внизу дороги съехал, замерзшее, — там уже накатано было, да и поехали так, по горелым камышам, будто беженцы в войну. Тут так не трясло, хотя дорога не асфальт и страшно — а вдруг в болото провалятся? И еще в туалет ей вдруг приспичило — так приспичило! — а вокруг чисто поле, огарки камышиные не в счет! Остановились все же, выпустили Любу — с одной стороны машина стоит, все на нее зенки вылупили, с другой, выше, — дорога, и по ней тоже все едут: медленно, с ямы на яму, и им тоже Люба как на ладони. А куда деваться? Раскорячилась, села… пропадите вы все пропадом, глазейте, если совести совсем нет! Куда беременной, когда организм требует? Пассажиры отвернулись все же деликатно, а она салфеткой подтерлась, а на салфетке — кровь! Перепугалась до смерти — к чему это? Еле доковыляла, села — глаза на мокром месте. Потом успокоилась, решила, что от тряски сосуд какой лопнул, это бывает. Ехали еще часа два, не меньше, Люба даже песни опять слушать стала — только щупала все себя там, проверяла, но ничего вроде уже и не было. Да и дорога куда лучше стала, и из болота выбрались.