Книга Защитница. Любовь, ненависть и белые ночи - Иосиф Гольман

– Мария Петровна, – осторожно спросила Ольга. – А как односельчане на все реагировали? Хоть кто-то Лешку защищал?

– Издевательства-то над ним все видели, – неохотно ответила бабушка. – Но разве кто признается себе, что и из-за него дитя страдало? А теперь один погиб, а другой… Тоже погиб, – закончила она, вытирая краем серого шерстяного платка глаза.

Шеметовой нечем было ее утешить.

Даже без смертного приговора заключенный, отбывающий пожизненное наказание, все равно что погиб.

Люди приходили и уходили.

Все происходящее походило то ли на неглавный религиозный праздник, то ли на поминки.

Скорее все-таки на поминки. Потому что веселья было мало. И то в основном на детской стороне: часть куницынских наследников еще находились в том славном возрасте, когда радует чуть ли не все происходящее вокруг.

Шеметова, улучив момент, обратилась с волновавшим ее вопросом к Анне Ивановне.

– По-моему, здесь пол-деревни собралось, – сказала она.

– Четверть, – улыбнулась Куницына.

– А почему тогда от односельчан только общественный обвинитель? Нельзя общественного защитника организовать? – спросила Ольга.

– Лешку многие жалеют. Но… – Пауза получилась длинноватая.

– Что?

– Боятся люди, – поджала губы Лешкина мама. – Все же сынок руку на власть поднял. А власть везде боятся. Тем более у нас, в лесу.

– А если объяснить, что это неопасно? – не отступала Шеметова. – Вон, адвокаты из самой Москвы приехали. Очень бы было неплохо иметь нам общественного защитника. Друзья-то у него есть?

– Друзья есть, – почему-то неохотно ответила Анна Ивановна. – И враги есть.

– А враги в связи с чем? – не отставала Ольга.

Не так уж много у них было козырей на руках, чтобы не искать активно новые.

– Фамильные, – не очень понятно объяснила собеседница.

– Не поняла, – честно созналась адвокат.

– У нас тут чуть не все – Куницыны да Рыбаковы, – попыталась разъяснить хозяйка. – Звучат одинаково. Но фамилии – в смысле, семьи – разные. И у каждой – своя честь. Все боятся позора.

– Какого позора?

Шеметова точно чего-то «не догоняла». И так же точно понимала, что со всеми этими странностями необходимо досконально разобраться. Не понятое, во-первых, не могло стать ее орудием и, во-вторых, могло стать орудием процессуальных противников.

– Вон у Алешки остались две дочки. Да жена Наташка. Да мать-старуха. Враги. Алешкина гибель, да еще от руки сосунка, их позор. Они будут до последнего стоять, чтоб мой Лешка навеки сгинул.

«Им-то несложно», – подумала Ольга, но ничего не сказала.

С такими слабыми позициями входить в процесс ей раньше не приходилось. А тут, оказывается, еще и родовая вражда.

– И кто еще, серьезный, из их клана? – спросила она.

– Многие, – ответила Анна Ивановна. – Петр Караваев, зампредседателя колхоза. Иван Рыбаков – райпотребкооперация. Степан Куницын – охотнадзор. Они все и родственники, и вокруг Алешки всю жизнь кормились. Теперь земля под ногами зашаталась. Мир рушится. А виноват мой сынок.

– С врагами понятно, – отложила вопрос Шеметова. – Давайте про друзей. Кого можно подтянуть к процессу? Неужели нет таких?

– Все родные за нас будут. Ну и нейтральных, – криво улыбнулась Куницына, – полдеревни. А в Любино, на суд, вообще как в кино пойдут. Поглазеть. Развлечений же мало. Да и разве зависит от них чего? – усомнилась она.

– Зависит, – подтвердила адвокатесса. – Еще как зависит. От нас зависят эмоции слушателей, от их эмоций во многом зависит приговор. Судьи ведь тоже люди. Должны вершить суд по закону и совести. Одно дело – когда просто номер статьи надо выбрать. Другое – когда речь идет о живом человеке, который рядом сидит.

– В клетке, – машинально вырвалось у Анны Ивановны.

– Именно, – безжалостно подтвердила Шеметова. – От того, что он – в клетке, у судьи и у публики только усиливается обвинительный пыл. На неконтролируемом, эмоциональном уровне: хорошего человека в клетку не посадят.

Теперь уже и у Куницыной, как недавно у бабушки, предательски заблестели глаза.

– Наша задача, – жестко продолжила Шеметова, – найти в деревне его друзей. Понять вместе с ними, почему дружили. Чем он был хорош. И донести все это до публики и судьи. Образно говоря, вытащить Лешку из клетки, хотя бы виртуально, в их речах и рассказах. Увидят в парне человека – пусть и жестоко оступившегося, – появится шанс. Не увидят – не появится, уж больно статьи страшные.

– Ясно, – сказала Анна Ивановна. Она уже была, как всегда, в рабочем тонусе. – К утру будет список друзей.

– Отлично, – подытожила адвокатесса.

Есть уже не хотелось ни ей, ни Олегу Всеволодовичу. Так много вкусного сразу они давно не пробовали.

Решили, с разрешения хозяйки, пойти прогуляться по деревне. Дочки Куницыных начали было объяснять дорогу, но Анна Ивановна, видя желание гостей выйти на свежий воздух, оборвала многословных доброхотов:

– Не потеряются. Три улицы – вдоль, одна – поперек.

На всех четырех указанных улицах уже была ночь.

Отнюдь не кромешная – архангелогородцы не зря шутят, что в Петербурге белых ночей не бывает, только серые. А уж белые – это у них, на Северах. В домах даже света не зажигали. Да и чего его зажигать, когда большая часть деревенских уже почивала. В деревне всегда рано встают и рано ложатся, подчиняя свой график естественным жизненным ритмам.

На улице было прохладно, однако не настолько, чтоб возвращаться за курткой.

Зато достаточно, чтоб вспоминать о смрадном московском зное как о чем-то ужасном, но очень далеком.

Впрочем, здесь и в жару было бы не так душно, как в московских асфальтово-каменных джунглях. Здесь, в деревне, джунгли были натуральные, хоть и северные. Деревья росли гуще, чем в парке. А живые изгороди росли так свирепо и колюче, что забор при них представлялся ненужным.

– Красиво, – сказала Шеметова Олегу.

– Очень, – необычно кратко ответил он, неторопливо вышагивая рядом.

– Не заскучаем за выходные? – спросила Ольга.

– Здесь работы на неделю.

Несколько шагов прошли молча.

– А о чем ты думаешь? – спросила Шеметова.

– Я вообще не думаю, – получила неожиданный ответ. – Этот воздух меня алкоголизирует.

– Тебя не только воздух алкоголизирует, – съязвила Ольга: ее партнер, обычно непьющий, позволил себе «с устатку» пару стопок холодной беленькой.

– И воздух тоже, – улыбнулся Олег Всеволодович. Она не видела улыбки, все же не настолько было светло. Но почувствовала ее.