Книга Источник - Джеймс Миченер

– Но тебе придется по уши влезть в арабо-еврейские отношения, и я помешаю тебе.

– Нет. Ты поможешь. Ты докажешь, что даже в этих непростых местах арабы и евреи могут дружно работать рука об руку.

– Да во всем Израиле не найдется и шести человек, готовых в это поверить.

– Ты один из этих шести, и наша задача – увеличить их количество.

– Меня всегда восхищало, что ваш еврейский Бог прекратил человеческие жертвоприношения. А ты восстанавливаешь их.

– Я пытаюсь восстановить нечто куда более древнее. Братство, которое должно существовать на этой земле. Ты берешься помочь мне?

Подумав над приглашением, Табари сказал:

– Нет. Я араб, и тот факт, что я способствую восстановлению страны, не делает меня меньше арабом. В тот день, когда твое правительство даст знак, что оно понимает арабов, хочет, чтобы они оставались здесь, и готово считать их полноправными партнерами, я сразу же пойду к тебе в помощники, Элиав…

– Разве в это лето я не доказал тебе, что так оно и есть? Разве мы с тобой не были настоящими партнерами, уважающими друг друга?

– Мы с тобой? Да, были. Твое правительство и мы, арабы? Нет.

– Чего ты хочешь?

– Бери карандаш. Мы хотим лучших школ, больниц, дорог к нашим деревням, медсестер, мест в университетах для нашей способной молодежи и сотрудничества, при котором будут уважать наши способности. Мы хотим, чтобы вы поняли – плодотворное сотрудничество на этой земле может быть только на равных. Ваши интеллектуалы должны перестать покровительственно относиться к нам, словно мы дебильные дети. Ваши бизнесмены должны относиться к нам как к людям, которые умеют считать и не менее честны, чем они сами. Элиав, мы хотим чувствовать, что у нас, арабов, есть дом в твоем социуме.

– Разве всем, что я делал этим летом, я не доказывал тебе, что готов дать такие обещания?

– И есть еще одна причина, по которой я не могу принять твое предложение.

– Я о ней знаю?

– Думаю, догадываешься. Я заметил, что в долгих дискуссиях с Кюллинаном о моральной природе этого государства он постоянно касался одной темы, а ты столь же неуклонно уходил от нее. Американцы приучены очень чувствительно воспринимать проблемы других народов. А это как раз та проблема, которая подвергает испытанию моральные основы иудаизма.

– Ты имеешь в виду арабских беженцев?

– Именно. Каждый раз, когда во время ваших разговоров Кюллинан замолкает, он вспоминает беженцев по ту сторону границы. И я тоже.

– Каких действий вы от нас ждете? – с откровенным недоумением спросил Элиав. – В 1948 году, не слушая никаких просьб и заклинаний с еврейской стороны, около шестисот тысяч арабов оставили страну. Они сделали это по требованию их политических лидеров. Поверив их обещаниям, что через две недели они вернутся победителями, заберут все еврейское имущество и будут делать с еврейскими женщинами все, что им заблагорассудится. Теперь прошло шестнадцать лет. Нам известно, что число беженцев увеличилось до миллиона. Арабские правительства не позволяют им обретать новые дома в своих странах, и уже прошло время, когда они еще могли вернуться в свои старые жилища здесь. Каких действий вы от нас ждете?

– Я присоединюсь к тебе, Элиав, в тот день, когда Израиль полностью вернет…

– Мы согласны! В своей первой же речи я объявлю, что Израиль, безотносительно к правам человека и мировому мнению, согласен обсудить вопрос компенсации каждому беженцу, который сможет доказать, что он покинул прежнюю Палестину, – если такое соглашение станет частью всеобъемлющего мирного договора. И я объеду весь мир, в каждой стране прося евреев помочь нам выполнить эти обязательства, которые мы добровольно возьмем на себя. Я предложу повысить налоги. Табари! Своей работой со мной ты поможешь достигнуть этого почетного решения.

– А как насчет репатриации?

Элиав замолчал. Не находя слов, он прошелся по холму и издали сказал:

– После того как мы взяли Цфат, я лично поехал… в захваченном английском «лендровере»… я молил убегающих арабских беженцев вернуться в свои дома в Цфате. Дважды в меня стреляли, но я продолжал просить, потому что знал – нам нужны эти арабы и мы нужны им. Но они меня не слушали. «Мы вернемся с армией! – хвастливо кричали они. – И все заберем обратно. Наши дома. Ваши дома. И всю землю!» Перевалив холмы, они направились в Сирию. Через пару ночей здесь, где я стою, другие арабы убили мою жену, но на следующее утро, после тяжелого боя в Акко… где я впервые встретил тебя… – Все так же стоя на холме в отдалении от Табари, он тихо спросил: – Так что я сделал в то утро, Табари?

Араб продолжал хранить молчание, и, внезапно кинувшись к нему, Элиав схватил его за плечи и затряс.

– Так что я делал? – заорал он. – Рассказывай… и немедленно!

Тихим голосом, который был еле слышен в порывах ноябрьского ветра, летящего из вади, как первые приметы зимы, Табари сказал:

– Ты вышел на берег. Там стояли суда, полные арабских беженцев. И ты просил всех, кого встречал: «Не уходите. Оставайтесь и помогайте нам строить эту страну».

– И хоть кто-то остался?

– Я остался.

Элиав посмотрел на своего друга с молчаливым сочувствием, понимая, как тяжело далась эта история умному и проницательному человеку. Он сел, чувствуя на плечах невообразимую сложность этой проблемы беженцев, и в памяти всплыли те роковые дни, когда арабы бежали из страны.

– В тот день Акко покидали более двадцати тысяч арабов, – сказал он, – и я ходил от одного к другому, но из всех я смог уговорить только тебя. – Он поклонился Табари и с нескрываемой горечью резко сказал: – А теперь они хотят возвращаться. Когда земля стала плодородной и в магазинах изобилие, когда вокруг хорошие школы и открыты все мечети, они хотят вернуться. Слишком поздно. На Кипре мы видели, что происходит, когда силой разделяют два разных народа и заставляют их жить рядом, наделив один статусом меньшинства, а другой – большинства. Ты что, хочешь, чтобы мы тут стали вторым Кипром?

– Я хочу, чтобы государство не только говорило о морали, но и воплощало ее в жизнь, – сказал Табари. – И доказало бы это хотя бы возвращением беженцев…

– Мы так и сделаем! – закричал Элиав. – В своей речи я еще раз внесу это предложение. Мы не просто вернем их. Мы примем их как братья. Но миллион? Который только и думает, как бы уничтожить нас? Когда ушло всего шестьсот тысяч? Нет, дорогой друг, ты не можешь требовать, чтобы мы совершили самоубийство.

– Я не приму твое предложение о работе в Иерусалиме, – наконец сказал Табари. – Но вот что я тебе скажу. Помню, когда мы раскапывали уровень времен крестоносцев, я сказал, что, как мы, мусульмане, после двухсот лет вытеснили европейцев, так же мы сбросим и вас в море. Но теперь я начинаю верить, что вы останетесь тут надолго.

– Очень грустно, что ты не хочешь помочь нам, – с глубоким сожалением сказал Элиав.