Книга Северный крест - Валерий Поволяев

Это засекла вахта, и на миноноске — мичман Рунге и матрос Андрюха Котлов.

— Давай-ка, друг, вытаскивай из рубки пулемёт, — скомандовал Рунге матросу, — в лесах здешних волки водятся не только о четырёх ногах.

Он как в воду глядел — через пятнадцать минут по лагерю грохнул винтовочный залп. Послышался крик Слепцова, пытавшегося организовать оборону, в ответ ударил залп из винтовок — ночующий народ быстро разобрался, что к чему. Андрюха засек среди деревьев огоньки партизанских выстрелов, притиснулся к пулемёту и дал длинную, в половину ленты очередь.

— Вот люди-нелюди, — Рунге выругался, — и чего им не спится?

Через десять минут партизан отогнали. Слепцов, держа в одной руке кольт, в другой стек, прошёлся по лагерю.

— Все живы?

Живы были все. Одного только, лопоухого неудачника, пуля обожгла по касательной — содрала клок кожи на голове и оставила дырку в крупном, твёрдом, словно бы выпиленном из фанеры ухе. Парень заорал на всю тайгу — сделал это с опозданием, когда прошёл страх, — начал визгливо, тонко, будто заяц, которого опалила дробь, выть.

— Хватит! — прикрикнул на лопоухого Слепцов, подошёл к нему. — Кто таков? Как фамилия?

— Ликутин. — Раненый щёлкнул от боли зубами. — Солдат я... Рядовой Ликутин.

— Крутиков, перевяжи этого несчастного, — велел капитан, — не то его крики даже в Мурманске слышны. Барабанные перепонки лопаются.

— Надо бы лес прочесать, — не обращая внимания на приказ капитана, озабоченно проговорил Крутиков.

— Тоже дело, — одобрил инициативу капитан. — Не мешает посмотреть — вдруг что-нибудь интересное осталось?

— Земеля, — позвал Крутиков Сомова — приметил, что этот мужик самый хозяйственный из десанта, с таким не пропадёшь, — поднимайся! Слышал приказ господина капитана?

Сомов подхватил винтовку.

— Пошли!

Перевязать Ликутина взялся Дроздов.

— Тебя бы в город, в госпиталь надо отправить, — сказал он раненому.

— А это ещё зачем?

— Как зачем? Лечиться. Голова — вещь кровянистая, вон как из тебя льёт. Будто из горшка. Остановить невозможно.

Ликутин поморщился, губы у него побелели.

— В живых бы остаться, — едва слышно пробормотал он.

— Останешься, куда ты денешься, — пренебрежительно произнёс Дроздов. — То, что крови много, — хорошо, это означает, что голова у тебя толковая, шурупит, как у дедушки Кулибина. Вот когда прилива крови к голове нет — тогда всё, ку-ку!

— Если меня отправят в город — там я пропаду.

— Не хочешь ехать в город — да ради бога! Никто тебя и неволить не будет. Сиди здесь, в тайге, песни пой, лапшу на костре вари. Можешь даже на этой поляне остаться.

Приговаривая успокаивающе, монотонно, увлекаясь собственной речью, Дроздов не забывал о деле — ловко перебинтовал голову Ликутину, поддел его рукой под тощие лопатки:

— Можешь, приятель, спать дальше.

Лагерь снова погрузился в сон.

Через двадцать минут вернулся Крутиков. Слепцов, лежавший на земле, на двух постеленных одна на другую шинелях, открыл глаза:

— Ну что там?

— Ничего, осмелюсь доложить. Только в одном месте кровь нашли — наверно, пулемёт, который бил с миноноски, зацепил кого-то из партизан.

— Наши тоже стреляли. Это наши зацепили.

— Там слишком много веток нарублено — бил пулемёт.

— Пулемёт так пулемёт, — вяло пробормотал Слепцов, губы у него слипались, он закрыл глаза. — Что в лоб, что по лбу — один дьявол.

* * *

Утром экспедиция двинулась дальше. Мимо миноноски и мониторов продолжали проплывать пустые, совершенно безлюдные берега, солдаты угрюмо поглядывали на них, выставляли перед собой стволы винтовок, хмуро цеплялись глазами за кусты и деревья и готовы были стрелять.

Белёсое солнце, пустым тряпичным мячиком повисшее в небесах, освещало им путь своим скудным светом, над судами тучами вились комары; чтобы кровососы хоть немного отстали, на палубах мониторов зажгли несколько трухлявых пней. Гореть пни не могли — только тлели, плевались искрами и окутывали пространство сизым горьким дымом.

Без дымящихся пней плыть было бы невозможно — комары плотно запечатывали ноздри, набивались в рты, свет делался совсем серым, люди ворчали раздражённо, хлопали губами, выплёвывая кровососов, вода становилась тёмной, по ней, казалось, плыли кровяные сгустки, а может, это и не казалось, может, это так и было.

Обеды в кают-компании миноноски проходили при запечатанных иллюминаторах. Митька Платонов выставлял на стол таз, в котором вонюче тлела еловая труха, разгонял дым еловой веткой — только тогда можно было что-нибудь съесть.

За столом часто заводили речь о России — откуда у заморённых, холодных, голодных Советов берутся силы, чтобы бороться? Неужели это сидит в людях с рождения или это появилось совсем недавно, внушено силой, которой враждебны мир и покой? Откуда? Не было на этот вопрос ответа.

К обеду офицеры выходили в белых мундирах, с начищенными до сверка золотыми пуговицами. В манжетах также, сверкало золото — запонки, украшенные жемчугом, — покупали вместе в одном магазине, когда приплыли в Архангельск из Мурманска, очень уж приказчик хвалил товар, объяснял, захлёбываясь восторженной слюной, что запонки эти изготовлены по заказу испанского монаршьего двора для подарков преданным людям и лишь несколько коробок попали на сторону и очутились в Архангельске.

Легенда была красивой, офицеры миноноски купились на неё и приобрели товар — в общем-то он был очень добротным, — и теперь щеголяли одинаковыми форменными запонками.

По пути уже сделали шесть остановок — наводили порядок в сёлах. Лебедев запретил команде миноноски сходить на берег.

— Ещё не хватало участвовать в карательных операциях, — процедил он брезгливо и щёлкнул кнопками перчаток, снимая их с рук. — Отбить нападение с берега, ответить выстрелом пушки на выстрел из тайги — это одно дело, а наказывать баб с детишками да жечь избы — дело совсем другое, оно не наше. Не богоугодное, если хотите, господа.

Рунге поддержал командира:

— На берег — ни одного человека!

Арсюха Баринов заныл первым:

— Дозвольте провести разведку.

Старший офицер миноноски посмотрел на него осуждающе.

— Разведку проведите в трюме! — велел он. — Возьмите с собой ещё одного человека и — марш вниз! Проверьте, нет ли течей. Утром, при маневрировании, мы царапнули корпусом дно.

Конечно, течей могло и не быть, но проверить надо обязательно. А вдруг, как говорится! На всякую старуху бывает ведь проруха.