Книга Жанна д'Арк - Марк Твен

— Он помогает лишь тому, кто помогает сам себе. Сыны Франции будут сражаться, а Он дарует победу!

Все лица озарились мимолетным восторгом, точно проскользнул по ним солнечный луч. Даже доминиканцу понравилось, что она так ловко отразила его мастерский удар. И я слышал, как один почтенный епископ пробормотал в присущем тому суровому времени стиле: «Ей-богу, дитя сказало правду. Он пожелал, чтобы Голиаф был убит, и послал такого же ребенка, как она».

В другой раз, когда допрос успел уже на всех, кроме Жанны, нагнать тоску и сонливость, за дело взялся брат Сеген, профессор богословия университета в Пуатье. Это был человек угрюмого и саркастического нрава; он начал осаждать Жанну разными язвительными вопросами — а говорил он ломаным французским языком, потому что он родом был из Лиможа.

— Как это ты могла понимать своих ангелов? — спросил он под конец. — На каком языке они говорили?

— По-французски.

— Скажите пожалуйста! Какая честь нашему языку — весьма лестно! И чистое произношение?

— Да… безукоризненное.

— Безукоризненное, вот как? Ну конечно, тебе ли не знать. Может быть, их произношение было лучше твоего, а?

— Насчет этого я… я ничего не могу сказать, — ответила она и хотела продолжать, но остановилась. Затем она добавила, как бы говоря с собою: — Во всяком случае, лучше вашего.

Как ни невинны были ее глаза, но в них промелькнула усмешка. Пронесся гул одобрения. Брат Сеген, задетый за живое, резко спросил:

— Веруешь ли ты в Бога?

Жанна ответила с задорной небрежностью:

— О, еще бы… и, вероятно, лучше, чем вы.

Брат Сеген потерял терпение и начал без устали язвить ее и наконец обрушился, не скрывая долее своей досады:

— Прекрасно. Если твоя вера в Бога так велика, то вот что я скажу тебе: Бог не желает, чтобы кто-либо уверовал в тебя, не увидев знамения. Где твое знамение? Покажи нам!

Это зажгло Жанну; она вскочила со своего места и воскликнула с одушевлением:

— Не для того пришла я в Пуатье, чтобы показывать знамения и творить чудеса! Пошлите меня в Орлеан, и у вас не будет недостатка в знамениях. Дайте мне войско — хоть какое-нибудь — и отпустите меня туда!

Глаза ее метали молнии… о маленькая героиня! Не встает ли она перед вами как живая? Громкие возгласы сочувствия наградили ее слова, и она села на свою скамью, зардевшись как маков цвет: ее деликатная душа всегда боязливо избегала похвал.

Ее речь, как и происшествие с французским языком, создали два пункта, неблагоприятные для брата Сегена и ничем не повредившие Жанне; однако, при всей своей язвительности, он был человек благородный и честный, как вы можете узнать из истории; на суде Восстановления он мог бы умолчать об этих двух неприятных эпизодах, если бы пожелал; но он не сделал этого, а, напротив, чистосердечно рассказал обо всем.

В один из последних дней этого трехнедельного заседания длиннополые богословы и профессора устроили обстрелы по всей линии, буквально закидав Жанну возражениями и доводами, почерпнутыми из всевозможных творений старинных и знаменитых писателей римской церкви. Ее чуть не задушили. Но наконец она сумела выкарабкаться и отразить натиск, сказав:

— Послушайте! Книга Божья гораздо ценнее всех тех, на которые вы ссылаетесь, и я опираюсь на нее. И поистине в книге сей есть многое, чего ни один из вас не может прочесть, несмотря на всю вашу ученость!

С самого начала она, по приглашению, жила у госпожи де Рабато, жены советника парламента Пуатье; и в этот дом по вечерам собирались знатные горожанки, чтобы повидать Жанну и побеседовать с ней; стремились туда также старые законоведы, советники и ученые парламента и университета. И эти важные господа, привыкшие взвешивать каждое новое и странное явление, осторожно к нему присматриваться, вертеть его так и сяк и недоверчиво пожимать плечами, приходили каждый вечер, все более и более подчиняясь тому таинственному влиянию, тому неуловимому и неопределимому обаянию, которое было высшим даром Жанны, — тому неотразимо убедительному очарованию, которое чувствовалось и признавалось знатными и незнатными, хотя ни те, ни другие не могли его объяснить или описать; и все они, один за другим, сдавались, говоря: «Дитя это послано Богом».

День-деньской Жанна должна была терпеть неудобства, присутствуя на верховном суде и подчиняясь строгим правилам судебной процедуры; ее судьи распоряжались всем по своему усмотрению. Но вечером можно было видеть обратную картину: Жанна сама становилась председательницей, получала свободу слова, а те же судьи стояли перед ней. Легко понять, к чему это приводило: каждый вечер она своим обаянием разрушала все возражения и препятствия, воздвигнутые стараниями их трудового дня. В конце концов она склонила всех судей на свою сторону, и благоприятный приговор был вынесен единогласно.

Интересное зрелище представляла собою зала суда, когда председатель читал приговор со своего высокого кресла: сюда собрались все знатные горожане, которым только посчастливилось получить пропуск и найти себе место. Сначала были выполнены некоторые торжественные церемонии, обычные в таких случаях; затем воцарилась тишина и последовало чтение приговора; среди глубокого безмолвия можно было расслышать каждое слово даже в самых далеких углах залы.

«Установлено и сим доводится до всеобщего сведения, что Жанна д'Арк, по прозванию Девственница, — добрая христианка и добрая католичка; что ее нрав и ее речи не изобличают ничего, противного вере; и что король может и должен принять предлагаемую ею помощь, ибо отказаться от таковой значило бы прогневить Дух Святый и признать себя недостойным Божественного Промысла».

Судьи встали, и раздался гром рукоплесканий, неудержимый, то стихавший, то снова разраставшийся… Я потерял Жанну из виду, потому что она потонула в толпе людей, кинувшихся вперед, чтобы поздравить ее и призвать благословения на нее и на Францию, судьба которой отныне была передана в ее маленькие руки.

Глава IX

То был великий день и величественное зрелище.

Она победила! Какую ошибку сделали ла Тремуйль и остальные ее недоброжелатели, разрешив ей эти вечерние «заседания»!

Коллегия священников, посланная в Лотарингию якобы для того, чтобы навести справки о нравственности Жанны, в действительности же — чтобы затянуть дело и заставить ее отказаться от своего намерения, — вернулась, признав характер Жанны безупречным. Как видите, наши дела теперь должны были пойти полным ходом.

Приговор вызвал оживление необычайное. Мертвая Франция вдруг воскресала, лишь только приходила великая весть. Прежде унылый и угнетенный народ поникал головой и отходил в сторону, если с ним заговаривали о войне; теперь же добровольцы шумными толпами стекались под знамена Вокулерской Девы и в воздухе неумолчно гремели воинственные песни и барабанный бой. И я вспомнил, как ответила она в минувшую пору нашей деревенской жизни, когда я фактами и цифрами старался доказать ей, что положение Франции безнадежно и что никакие силы не пробудят народ от летаргического сна: