Книга Чужая дочь - Елена Арсеньева

Зазвенел телефон. Говоров снял трубку… но оказалось, звонил другой аппарат. Ну да, в кабинете первого секретаря их было три: один внутренний, другой городской, а третий – для связи с обкомом партии. Вот только который какой?

К тому времени, пока Говоров разобрался, что за телефон звонит, там уже положили трубку.

Огляделся, включил приемник.

– …чён заговор медиков-террористов, – металлическим тоном сообщил диктор, – растоптавших священное знамя науки[3].

Говоров вслушивался в уверенный, какой-то неумолимый голос:

– Они состояли в наемниках у иностранной разведки. Некоторое время тому назад была раскрыта террористическая группа врачей, ставивших своей целью путем вредительского лечения…

Снова раздался звонок.

Теперь он не ошибся с трубкой:

– Говоров слушает!

– Михаил Иванович, разрешите поздравить! – жизнерадостно закричал кто-то.

Тошнота подкатила к горлу.

– Хотите поздравить с новой должностью? – сдавленно спросил Говоров.

– Да! – кричал тот же счастливый голос. – От лица работников горкома партии хотим поздравить вас со вступлением в новую ответственную…

Говоров бросил трубку на стол.

Оттуда продолжали литься казенные и в то же время подобострастные слова.

Радиоприемник тоже не унимался:

– … оказались агентами английской разведки.

Говоров снял пальто.

– Валяйте! – буркнул он и тяжело сел на стул.

Делать было нечего. Работа, вот такая у него работа теперь…

Беспощадная.

Но прежде, чем он начнет «отдавать все свои силы и жизнь делу партии и народа», он получит ту единственную привилегию своей должности, которую всерьез ценил: возможность навестить Шульгина под предлогом партийного контроля.

* * *

«От тюрьмы да от сумы не зарекайся… От тюрьмы да от сумы… от тюрьмы…» – стучало в голове Говорова, когда он шел по коридорам городской тюрьмы в сопровождении ее начальника, майора Полищука (на сей раз он был в форме) и охранника с ключами.

Даже странно, что Михаил сюда попал именно в этом качестве. А не с вывернутыми назад руками, бредущим под конвоем…

Двери, двери, коридоры, коридоры, решетки, решетки!

Вот, наконец, камера.

Маленькая, тесная… сколько же здесь народу?!

– Встать! – скомандовал начальник тюрьмы.

Все встали, поспешно отвернулись к стене, но тут же раздалась команда:

– Развернуться лицом!

Говоров вглядывался в изможденные, отекшие, серые лица. Некоторые в кровоподтеках. Какие равнодушные глаза у всех… Как будто эти люди уже простились с жизнью!

Кто-то громко, надрывно кашлял, задыхаясь.

Шульгин! Это он!

– Дементий! – вскричал Говоров, с ужасом вглядываясь в его избитое лицо с заплывшим глазом. Половина лица – сплошной кровоподтек!..

Шульгин угрюмо покачал головой. Отнял ото рта окровавленный платок и промолвил, едва шевеля в лепешку разбитыми губами и слегка шепелявя:

– Вот и встретились, Миха… Значит, это ты… извините, вы! – высокопартийное начальство с проверкой? Тюремные новости быстро разошлись. Ну что ж, поздравляю.

В голосе его звучало такое презрение, что Говоров отшатнулся.

За его спиной, скрипнув сапогами, переступил с ноги на ногу Полищук.

– Жалобы есть? – деловито спросил начальник тюрьмы.

– Есть, – заявил Шульгин, – клопы, паразиты, замучили. Никакого от них житья.

– А я скажу, – вмешался высокий заключенный, стоявший за спиной Шульгина… Говоров его, кажется, знал, но не мог вспомнить, кто это: лицо было неузнаваемым от побоев.

– Сивохин Аркадий Иванович фамилия моя, – продолжал заключенный. – Доцент кафедры марксизма-ленинизма в Учительском институте.

Он шепелявил так же, как Шульгин, и до Говорова вдруг дошло: да ведь у них выбиты зубы!

– Я хотел написать в комиссию при ЦК, чтобы объективно рассмотрели мое дело, – сказал Сивохин, – так не дают ни чернил, ни бумаги.

Говоров оглянулся. Полищук стоял с равнодушным видом. Начальник тюрьмы сложил руки на животе, весь вид его олицетворял оскорбленное достоинство.

– Распорядитесь, – процедил Говоров, – чтобы товарищам все предоставили.

– Угу, – буркнул начальник тюрьмы и вытянул руки по швам.

Шульгин сдавленно кашлянул.

Говоров медленно пошел из камеры. Не выдержал – на пороге обернулся.

Шульгин слабо улыбнулся и кивнул.

– Да я же объясняю, товарищ Говоров, – жаловался начальник тюрьмы, пропуская Говорова в свой кабинет, – средств катастрофически не хватает! У меня и так перерасход на содержание заключенных!

– Там живые люди! – прорычал Говоров, еле сдерживаясь, чтобы не впечатать кулак в эту раскормленную ряшку. – В камерах грязь, смрад, дышать нечем! Я буду докладывать на бюро обкома!

– На то вы и партийная инспекция, – покладисто сказал Полищук. – У нас в МГБ секретов от партии нет.

Начальник тюрьмы громкими глотками осушил стакан воды, сел было, но тотчас вскочил и затопотал.

– Товарищ Говоров, я лично просил, чтобы ускорили приведение приговоров в исполнение. Тогда, как вы сами понимаете, условия содержания улучшились бы.

Мгновение Говоров смотрел за него, словно ушам не верил, а потом процедил:

– Во-он…

– Простите, что? – удивился начальник тюрьмы.

– Я сказал, вон! – заорал Говоров.

– Ну, знаете ли… – Начальник тюрьмы вальяжно уселся в кресло. – Из своего кабинета!

Говоров грохнул по столу кулаком – в осознании полного своего бессилия.

Да, этот раскормленный палач ничего не боится. А чего ему бояться-то? Прежний первый секретарь вон там, в камере, с разбитой в кровь мордой, заплывшим глазом и вышибленными зубами отдыхает. Может быть, завтра его отправят в тюремный подвал «с вещами». И где гарантия, что преемник Шульгина по должности товарищ Говоров не станет его преемником в камере?

Нет гарантии. И все же…

Говоров распахнул дверь: