Книга Магия тени - Ирина Лазаренко

Алера отмахнулась. Когда Элай начинал нести всякие непонятные глупости, он был еще невыносимей Элая, из которого слова не вытянешь.

А сам эльф был непривычно серьезен и задумчив.

– Знаешь, – сказал он наконец, – а ведь эллорцы могли бы лишать эльфят веры в Божиню, ну или заставлять усомниться в ней. Если бы хотели. А на то место, что освободит Божиня со своими Преданиями, можно поставить…

– Предков!

– Дались тебе наши предки! Нет, что-то иное – другую, злую веру. Такую, что может оправдать любые паскудства, понимаешь? Устранить в голове заслоны. Поменять местами плохое и хорошее, зажечь впереди ложный свет… Ради которого человек совершит любую мерзость. Дети для такого удобнее всего – они злее взрослых, а картина мира у них в головах еще не нарисованная, перехватить легко.

Алера плохо поняла, что имеет в виду друг, зато Тахар, похоже, понял, потому что тоже сделался серьезен.

– Но ведь эллорцы ничего такого не делают?

– Нет, – закатил глаза Элай. – Но в Охрипе я бы не был так уверен.

* * *

– Почему вы тащите только ошметки? – прошипела Дефара и оттолкнула кусок коры с рисунком, который Тахар небрежно бросил на стол. Ночница кинулась к нему с такой горячностью, с какой бросается на припозднившегося мужа заждавшаяся жена со сковородой.

– Явственный сговор. – Алера швырнула куртку на тахту, взяла со стола кружку и пошла к ведерку с колодезной водой. – Мы просто хотим помучать тебя. Без всяких причин, из зловредности.

Дефара дернула верхней губой, на долю вздоха обнажив маленькие клыки.

– Во-во, – ухмыльнулась Алера и в три глотка осушила кружку, – я всегда знала, что на самом деле ты нас ненавидишь.

– Аль, заткнись, – рассеянно бросил Кальен, подняв голову от книги.

Девушка пожала плечами, ушла в уголок, где стояла тахта. Развалилась на ней и закрыла глаза. Устали, набегались за сегодня. И за вчера. И за позавчера тоже.

Ночница поморщилась: очень ей не нравилось, когда кто-то занимал тахту Кальена. Алера снова ухмыльнулась. Ей не нужно было смотреть на ночницу, чтобы знать, что та бесится.

Ну и пусть. Дом все равно не ее и даже не Кальена, а городских гласников.

Дом, который Мошук выделил Олю шесть лет назад, был построен кем-то для двух семей: вход один, сени общие, а из них в каждую часть дома ведет своя дверь, за каждой – по две комнаты с мебелью и печью. Первое время Оль использовал вторую половину дома как лабораторию, библиотеку и склад, а потом освободил ее для Бивилки. Теперь жилье гласницы занял Кальен, к нему подтянулась Дефара, а потом – трое друзей.

Так что кровать, на которой теперь валялась Алера, принадлежала не столько Кальену, сколько вредине Бивилке.

И, несмотря на раздраженно-пренебрежительное отношение к гласнице, ее дом нравился Алере. В нем хорошо пахло – не чем-то знакомым, вкусным или приятным, а просто хорошо. Уютом, если это слово подходило к небольшой и захламленной комнате. Потому дом Бивилки отчасти примирил Алеру с самой Бивилкой – жилье плохих людей не пахнет хорошо.

Дефара появлялась здесь редко. Днем отсыпалась на чердаке – в комнате, даже при закрытых ставнях, свет зудел у ночницы на коже и сдавливал рога до хруста. Чем она занималась по ночам – твердо не знал никто. Может, и впрямь ходила вокруг лесных порталов, как говорила Алера. Во всяком случае, Ыч упоминал про «впотьме бродючее» между трольим поселением и ближним к нему порталом, но Дефара это была или нет – Ыч сказать не мог: в темноте тролли видели плохо, а переться проверять было незачем.

Кальен подсел к столу, тоже посмотрел на кору с рисунком. Он походил на тот первый набросок на куске кожи, да и на прочие, которые находились в других Мирах: неведомое существо, дверь в дереве, люди неподалеку. Существа всегда были разные. Дефара говорила, что все они – азугайские соглядатаи-призорцы.

– А этот – он кто? – спросил Кальен, кивнув на картинку.

– Это очажник. – Дефара наконец перестала буравить взглядом Алерин бок. – В Азугае за домашний покой отвечают три соглядатая, а не один хатник, как у вас.

Дверь в дереве за очажником не была приперта поленцем, а вокруг нее лежали опавшие листья. Рисунки отличались не только призорцами-соглядатаями, другие детали картинок тоже менялись.

– Да не волнуйся ты так, – участливо сказал Тахар, заметив, как кривится Дефара. – Азугай вполне выживает и с неполным набором призорцев.

Элай тоже влез на тахту, уселся под стенкой. Алера тут же положила на эльфа ногу.

– И плодятся магоны хлеще кролей, – добавил он. – Видела б ты, сколько их носилось по Мирам!

– А скольких магонов вы убили? – сердито спросила ночница.

Тахар закатил глаза.

– Сегодня – ни единого, – ответила вместо него Алера.

Дефара снова дернула губой. Почуяла кожей сердитые взгляды. Узнать их было легко – когда Элай смотрит сердито, то коже становится прохладно и сухо, а у Тахара, когда он насторожен, взгляд вибрирующе-колкий.

– Или за последний месяц? – невозмутимо, чуть протягивая слова, продолжала Алера. – За год? За десять лет? Так это легко сосчитать: магонов, что сами не кидались на нас с дубинами, мы не убили ни одного. Чего ты хочешь, Дефара?

– Хочу вырвать твой поганый язык, – процедила ночница, – но не стану пытаться. Не люблю стоять в длинном ряду ожидающих. Да и дед твой не одобрит.

– Дефара, заткнись, – попросил Кальен из-за книжки.

– Кажется, он сломался, – заметил Элай.

Не успел Кальен придумать достойный ответ, как из сеней послышался скрип открываемой двери, потом шаги и радостное тявканье.

– Оль вернулся! – воскликнул лекарь, захлопнул книжку и поспешил навстречу.

За десять дней отсутствия гласник изменился: лицом посвежел и немного поправился, но в то же время посмурнел и посерьезнел. Как будто дни в деревне он проводил на свежем воздухе и без всяких трудов, но вместе с тем видел нечто нехорошее, тревожное.

Как, что? – выспрашивал его Кальен, но Оль отвечал неохотно. Не то чтобы не доверял лекарю, а просто не хотелось рассказывать при всех. Да и чего тут делают эти самые «все» – гласник откровенно не понял. Дом он оставил на самого Кальена, и про то, что Дефара займет чердак, – тоже был уговор. А зачем вот эти трое тут пасутся?

Оль встречал их и прежде: один раз – в Эллоре, причем там Тахар вертелся возмутительно близко к Умме, которая, кажется, не имела ничего против. И еще однажды мошукский травник, указывая Олю на Тахара, очень восторженно отозвался о способности того изготавливать мудреные зелья. Гласник, которому зельеварение давалось с трудом, тут же ощутил раздражение. Справедливо ли это: один учится шесть лет в Школе и так и не научится уверенно обращаться со склянками, а другой на эту самую науку возлагает конский хрен, без нее приготавливая такие зелья, что сам мошукский травник тихо скулит от восторга?