Книга Мир на краю бездны. От глобального кризиса к мировой войне. 1929-1941 годы - Александр Шубин

Гитлер надеется избежать повторения судьбы таких завоевателей, как Наполеон, разбив противника по частям. Для начала следует развернуть борьбу с Францией. Победа над извечным западным противником «обеспечит нам тыл в борьбе за увеличение наших территорий в Европе»[164].

Впереди большая война, новая мировая бойня. Но теперь нельзя повторить прежних ошибок и правильно выстроить политику союзов. Гитлер критикует дипломатию Германской империи: «Но так как у нас и слышать не хотели о планомерной подготовке к войне, то предпочли вовсе отказаться от завоеваний земель в Европе и, избрав путь колониальной и торговой политики, отказались от единственно целесообразного союза с Англией. При этом ухитрились еще сделать так, чтобы одновременно порвать и с Россией, несмотря на то, что политика борьбы с Англией логически должна была бы привести к союзу с Россией. В конце концов мы влезли в войну, оставленные всеми, и оказались в несчастном союзе только с изжившим себя Габсбургским государством»[165]. Гитлер думал, что не повторит этих ошибок. Но у истории своя логика. Встав на путь мировой агрессии, историю нельзя обмануть временными союзами. Страшным пророчеством о судьбе гитлеровской Германии звучат самонадеянные слова ее фюрера: «Задача дипломатии любой страны заключается не в том, чтобы самым героическим образом привести свой народ к гибели, а в том, чтобы обеспечить дальнейшее существование своему народу, пусть самыми прозаическими средствами»[166]. Через двадцать лет Гитлер предпочтет «самым героическим образом привести свой народ к гибели».

А пока он сидит в тюрьме и разыгрывает в уме будущие шахматные партии европейской дипломатии: «нам приходится искать сближения только с Англией»[167]. «В противовес всем интересам британского государства еврейский финансовый капитал добивается не только полного экономического уничтожения Германии, но и полнейшего политического порабощения ее»[168]. Однако для начала нужно показать и англичанам свою решительность, неуступчивость и силу: «При нашем нынешнем положении это значит, что нас лишь тогда сочтут ценными союзниками, когда и наше правительство, и наше общественное мнение сумеют показать, что они действительно проникнуты фанатической волей к борьбе за свободу и независимость»[169]. Эта стратегия принесет Гитлеру свои плоды в середине 30-х гг. Но, добившись первых успехов во время политики «умиротворения», он уже не будет останавливаться на пути к новой войне.

Опираясь на свою интуицию и ненависть к мировому еврейству, Гитлер намечает и других союзников: «С другой стороны, итальянское правительство неизменно ведет политику укрепления фашистского правления. Вот почему нельзя сомневаться в том, что итальянское правительство не поддается шипению еврейской мировой гидры и чем дальше, тем больше будет руководиться единственно интересами итальянского народа»[170]. «Евреи боятся Японии, ибо в нынешнем ее виде она совершенно не укладывается в рамки тысячелетнего еврейского господства»[171].

В дипломатических рассуждениях Гитлера причудливо сочетается показное миротворчество и стремление к войне. Интуитивно-эстетическое мышление фюрера не требовало логической увязки отдельных «красивых идей». С одной стороны — «Союз, который не ставит себе целью войну, бессмыслен и бесполезен»[172]. С другой — «сближение Германии с Англией и Италией никоим образом не приводит к опасности войны. Единственная держава, с которой приходится считаться как с возможной противницей такого союза, — Франция — объявить войну была бы не в состоянии. Это дало бы Германии возможность совершенно спокойно заняться всей той подготовкой, которая в рамках такой коалиции нужна, дабы в свое время свести счеты с Францией»[173]. Европейские лидеры на протяжении многих лет будут верить и более миролюбивым заявлениям Гитлера.

В этом отношении трудно согласиться с У. Ширером в том, что планы Гитлера «отличаются ясностью и точностью», и именно в соответствии с «Майн Кампф» он стал действовать позднее[174]. Крупнейшее отклонение от плана Гитлера — конфронтация с Великобританией. Гитлеру долго удавалось усыплять бдительность английских политиков уверениями о стремлении к союзу с ними, но в конечном итоге война между двумя странами все же разразилась. Вопреки «Майн кампф» Гитлер не остановил движение на Запада и Юг, что могло до поры успокаивать и Сталина. Но одно вождь СССР усвоил четко — Гитлер рано или поздно двинется на Россию. Следовательно, его нужно упредить…

Будущий союзник Гитлера дуче недооценил «немецкого Муссолини», книгу Гитлера «Майн кампф» он отбросил прочь как «наискучнейшую чепуху, которую я никогда не в состоянии буду прочесть», а его идеи считал «не более, как общими клише»[175].

Но, как оказалось, Гитлер мог без труда упростить эти идеи в своих речах, сделав их доступными и родными для миллионов немцев. Идеи приобрели материальную силу. И потенциал духовной культуры Германии не смог остановить наступление грубой идеологии нацизма. «В целом духовная ситуация Веймарской республики характеризовалась весьма высоким творческим напряжением и великолепными художественными и научными достижениями, с другой же стороны, — высокой степенью неустойчивости общественного мнения, сильной поляризацией мнений и большим влиянием иррациональных установок, прямо нацеленных против демократии, индивидуализма, рационализма»[176]. Одно другому не мешает. Даже при взлете духовной культуры была возможна победа примитивных в интеллектуальном отношении сил, провал в архаику. Здесь нет ничего удивительного, как, скажем, в разгуле насилия в эпоху Возрождения. Замкнутая в своем кругу элита, строившая отношения с массами на основе господства, не могла стать лидером этих масс. Разрушение традиционных институтов контроля, маргинализация, выход на авансцену политики масс, невосприимчивых к интеллектуальным достижениям элиты — все это было результатом ограниченной демократии в эпоху индустриального общества. Массы не могли не вмешиваться в исторический процесс на этой стадии социального развития, но их пытались не пускать, памятуя потрясения ноябрьской революции. До начала Великой депрессии это вызывала глухое недовольство и отчуждение между элитой и массами. В периоды кризисов нужно искать сложные пути в обход пропастей, а вот популярностью пользуются прямые короткие маршруты.