Книга По следам Ковчега Завета - Андрей Скляров

К счастью, ранее уже упоминавшийся известный писатель Грэм Хэнкок в конце ХХ века пользовался определенной благосклонностью правящих кругов Эфиопии и длительное время имел возможность работать с самыми разными документами – в том числе и с «Кебра Нагаст», благодаря чему мы имеем ныне информацию о содержимом этой очень важной рукописи.

Согласно «Кебра Нагаст», хотя отношения между царицей Савской и Соломоном не были доведены до уровня официального брака (вполне возможно, что из каких-то политических соображений), у них родился сын, который получил имя Менелик («Сын Мудреца»). Когда именно это произошло, первоисточник умалчивает. Но, судя по всему, царица родила Менелика уже по прибытии в Эфиопию, и Соломон не видел сына.

Однако когда Менелик вырос и достиг возраста двадцати лет, царица Савская отправила его в Израиль для того, чтобы он наконец познакомился с отцом. Согласно «Кебра Нагаст», это знакомство состоялось, Соломон очень благосклонно принял своего сына Менелика и довольно долго держал его при себе.

И вот тут начинается самое интересное для нас.

Из текста «Кебра Нагаст» можно понять, что Соломон не только принял Менелика, но и значительно к себе приблизил. Не исключено, что он даже мог рассматривать его в качестве преемника. Тем более, что, если полагаться на эфиопский текст, Менилик был не просто сыном Соломона, а его первенцем!..

Однако мать Менелика, царица Савская, была эфиопкой – мало того что «чужеземкой», но и вообще не еврейкой, то есть не входила в число представительниц «богоизбранного народа». И вполне естественно, что привилегированное положение Менелика вызывало недовольство старейших представителей еврейских родов. В конце концов они потребовали от Соломона, чтобы он удалил Менелика из дворца и отправил домой к матери в Эфиопию. Согласно «Кебра Нагаст», это произошло через год после прибытия принца Менелика в Иерусалим.

Соломон вынужден был уступить оказываемому на него давлению, но выдвинул встречное требование – вместе с Менеликом в Эфиопию должны были отправиться первенцы (!) старейших родов. Требование достаточно суровое, если учесть, какую роль играли первенцы в еврейских культурных традициях. Однако, видимо, перспектива восшествия на престол «инородца» была еще более удручающей, и старейшины согласились выполнить условие Соломона.

Среди таким образом составленной свиты Менелика оказался и Азария, сын Садюка – первосвященника Израиля. Поскольку Азария был первенцем Садюка, то он был и главным претендентом на то, чтобы занять после смерти отца место первосвященника. Отбытие же в Эфиопию лишало его такой возможности. Как, между прочим, лишались своих соответствующих возможностей и другие первенцы, отправляемые в чужеземную страну аж за две тысячи километров. Похоже, играя именно на этом, Азария подговорил своих молодых спутников украсть Ковчег Завета и унести его с собой в Эфиопию – один он с этим явно бы не справился.

«Кебра Нагаст» специально акцентирует внимание на том, что Ковчег из Святая Святых Иерусалимского Храма украл вовсе не Менелик, а Азария с товарищами. И в этом есть своя логика – ведь приближаться к Ковчегу могли только коэны и левиты…

Группа молодых людей, сопровождавших Менелика, рассказала ему о своей беспрецедентной краже только тогда, когда все они были уже далеко от Иерусалима. Когда они наконец сообщили ему о своей проделке, Менелик понял, что они не преуспели бы в столь наглой краже, если бы того не пожелал сам Бог, поэтому принц согласился оставить Ковчег у них, а не возвращать его назад.

И в этом, между прочим, тоже есть логика. Ведь Ковчег Завета, как указывалось ранее, имел некую систему внешнего управления и «передвигался по собственному желанию». Трудно сказать, какие мотивы могли быть у Яхве, но если внешнее управление Ковчега еще работало на тот момент, решение оставить Израильское государство без столь священной для него реликвии должно было быть принято именно Богом. Не исключено, что как раз эти же соображения легли в основу того, что при обнаружении кражи Соломон не послал погони вслед за Ковчегом и не попытался вернуть его назад.

В главе 60 «Кебра Нагаст» описываются долгие сетования Соломона, узнавшего о том, что Ковчег похищен из Святая Святых храма в Иерусалиме. В минуту величайшей печали ему явился ангел и спросил: «Почему ты так печален? Это же случилось по воле Бога. Ковчег… был отдан… твоему первенцу…» Царя эти слова успокоили, и он сказал: «Да исполнится воля Бога, а не воля человека».

«Кебра Нагаст» дает также вполне четкий ответ на вопрос, почему об этой краже нет ни слова в библейских текстах.

В главе 62 этой рукописи говорится, что когда Соломон собрался с мыслями, то обратился к старейшинам Израиля, также громко оплакивавшим утрату Ковчега Завета, и предостерег их: «Перестаньте, дабы необрезанные не глумились над вами и не могли сказать: «Их славу забрали, и Бог оставил их». Ничего не открывайте чужим…»

Старейшины же Израиля сказали ему в ответ: «Да исполнится воля твоя, как и воля Господа Бога! Что же до нас, то никто из нас не нарушит слово твое, и мы не сообщим кому-либо, что Ковчег был забран у нас». И к такому соглашению они пришли в доме Божьем – старейшины Израиля со своим царем Соломоном».

«Иными словами, если верить «Кебра Нагаст», было организовано массовое прикрытие. Ковчег был увезен в Эфиопию при жизни Соломона, но вся информация об этой трагической утрате скрывалась, и поэтому о нем не упоминается в Священном писании» (Г.Хэнкок, «Ковчег Завета»).

Справедливости ради следует отметить, что сам Хэнкок, приводящий эти свидетельства древней эфиопской рукописи, склонялся к совсем другой версии. Посчитав, что библейские описания событий по обороне Иерусалима от войска ассирийского царя Сеннахирима, которая имела место в 701 году до нашей эры, указывают будто бы на нахождение Ковчега Завета в это время в Иерусалимском Храме, он предпочел выдвинуть гипотезу о том, что Ковчег был вынесен из Храма лишь во времена правления царя Манассии (687-642 гг. до н.э.).

Рис. 61. Ассирийский царь и Манассия (Хроника Амартола)

«…виновным мог быть только Манассия, которого книжники безжалостно наказали за то, что он «делал… неугодное в очах Господних, подражая мерзостям народов… поставил жертвенники Ваалу… и поклонялся всему воинству небесному, и служил ему. И соорудил жертвенники в доме Господнем… всему воинству небесному… и провел сына своего чрез огонь… и ворожил, и завел вызывателей мертвецов и волшебников; много сделал неугодного в очах Господа, чтобы прогневать Его. И поставил истукан Астарты, который сделал в доме, о котором говорил Господь Давиду и Соломону, сыну его: «в доме сем и в Иерусалиме, который Я избрал из всех колен Израилевых, Я полагаю имя Мое навек…».

… Манассия, сделавший «неугодное в очах Господних», внес идола в святая святых храма. Совершив такой возврат к язычеству, он просто не мог позволить ковчегу завета остаться на своем месте, ибо ковчег был знаком и печатью присутствия Яхве на земле и основным символом строго монотеистической иудейской веры. В то же время просто немыслимо, чтобы царь-вероотступник уничтожил священную реликвию: напротив, при его склонности к чарам и волшебству он наверняка посчитал бы это сверхнеразумным. Скорее всего, он приказал левитам вынести ковчег из храма прежде, чем установить свою «Астарту» во внутреннем святилище. И такой приказ левиты выполнили бы с большой радостью: будучи верными слугами Господа, они сделали бы все, что было в их силах, чтобы избежать осквернения предмета, который они считали «подножием к ногам» своего Бога, и они едва ли могли вообразить худшее осквернение, чем сосуществование в святая святых ковчега с долом чуждого божества. Будучи же священниками, они не были в состоянии оказать сопротивление такому могущественному монарху, как Манассия. Наилучшим выходом для них было покориться неизбежному и унести ковчег в безопасное место» (Г.Хэнкок, «Ковчег Завета»).