Книга Век Константина Великого - Якоб Буркхардт

Мы пока не будем касаться образа египетской Исиды, близкой родственницы Великой богини, и попытаемся распознать последнюю в обличьях, которые в III веке еще не стали неузнаваемы.

Ветхий Завет знает и ненавидит ее под именем Астарты, и храмы ее в рассматриваемый нами период еще существовали в Финикии; Лукиану известно о таком святилище, располагавшемся в Сидоне. Он мимоходом упоминает о нем в своем известном трактате «О Сирийской богине»; из этого произведения мы черпаем факты, но оно также прекрасно иллюстрирует отношение легкомысленного сирийца, обладающего греческой ученостью, к языческой религии родной страны. Нигде больше насмешки Лукиана не заходят так далеко; он напускает на себя простодушный вид и подражает стилю и ионическому диалекту почтенного старца Геродота, чтобы еще ярче подчеркнуть смешные моменты этого служения. Но мы узнаем также, какие зрелища окружали юного насмешника и что повлияло на него, прежде чем он порвал со всеми культами и всеми религиями. Афинянин не мог бы написать книги Лукиана.

Из Финикии культ Небесной богини распространился по всему Средиземноморью и слился с принятыми там верованиями. Греки признали ее как Афродиту Уранию, римляне – как Венеру Целестию, и эти имена впоследствии получили употребление даже в семитских странах. Эта Афродита мыслилась не как богиня любви и очарования, но скорее как богиня плодородия. Остров Кипр, где греческая и семитская культуры соприкасались, был целиком посвящен ей; города Пафос и Амат одним названием своим напоминали о ней. Остров Кифера и святилище на горе Эрик в Сицилии также принадлежали Урании. В Карфагене она была главнейшим божеством, во всяком случае в своем позднем воплощении, и топоним города Гадес, Гадейра (Кадис), вероятно, свидетельствует о местоположении храма Урании. Эти святилища были построены совершенно отличным от греческих храмов образом. Идол стоял на открытом месте, в высокой нише, лишенной потолка, и зачастую представлял собой просто конический камень; окружали его разнообразные заграждения, залы, дворы, где держали голубей. В той местности попадаются также и отдельно стоящие колонны, напоминающие о столпах Иакель и Баас перед иерусалимским храмом.

Другая форма имени Астарты – Атаргатис; до пояса эта богиня – рыба, выше – человек. В то время ее, без сомнения, еще почитали в некогда прославленных храмах Аскалона, неподалеку от святилищ филистимлянского рыбьего бога Дагона, да и не только там. В сильно эллинизированном обличье она восседает в знаменитом храме в Гиераполисе (Северная Сирия), который описал Лукиан и который вполне мог простоять в целости до IV века. На высоких хорах позади, куда могли подниматься только жрецы, рядом с уже упоминавшимся Ваалом-Зевсом, располагалось золотое изображение богини на колеснице, запряженной львами. Атрибуты ее заимствованы у разных греческих богинь: в руках она держит скипетр и веретено, ее тело охватывает пояс Урании, на голове – корона с лучами и камень, освещающий по ночам все пространство здания. Вдобавок рядом есть место и для прочих греческих или грецизированных богов. Там был бородатый одетый Аполлон, который оживал, когда к нему обращались с вопросом; жрецы поднимали его и несли туда, куда он указывал. Движение вперед означало положительный, движение назад – отрицательный ответ; и нам сообщают, что бог зачастую обильно потел. Внутри располагались также Атлас, Гермес и Эйлефия, а снаружи, рядом или на большом жертвеннике, стоявшем под открытым небом перед главным входом в храм, стояло множество бронзовых фигур, изображавших правителей и жрецов со времен высокой античности до эпохи Селевкидов; много было и героев из гомеровского цикла преданий. Но наиболее примечательны в данном случае не статуи, но сам культ, чья универсальность и запутанность просто не поддаются пониманию. На огромном дворе свободно передвигались священные быки, лошади, ручные львы и медведи; неподалеку был пруд, изобиловавший священной рыбой, а в центре его – жертвенник, к которому ежедневно плавали ревнители веры, дабы во исполнение обета чем-либо его увенчать. Возле храма жило множество флейтистов, кастрированных жрецов (называвшихся galli) и безумных женщин; предаваясь всяческим непотребствам, они устраивали шумные и зрелищные процессии и приносили жертвы своей богине. На весенний праздник, время безумия и буйства, в Гиераполис собирались паломники со всей Сирии. На торжестве не только сжигали половину окрестного леса в огне разнообразных приношений (животные, одежда, ценные вещи), но и набирали новых gallorum; немало несчастных мужчин в вакхическом пылу оскопили себя в честь богини. Этот храм был одним из самых уважаемых на Ближнем Востоке; Каппадокия и Ассирия, Киликия и Финикия пополняли его сокровищницу. Великолепное зрелище представляло собой его здание на холме, высившемся над городом, его ионические колоннады на каменных террасах, с высокими пропилеями. Примечательно, что двор храма, видевший немало дикостей, послужил также образцом поздним отшельникам; над пропилеями поднимались два огромных каменных столба, изображавших фаллосы, такие же, как в Малой Азии, где существовали подобные культы, и на них каждый год поднимался человек, чтобы молиться семь дней и семь бессонных ночей; искавшие его заступничества приносили к подножию колонны приличествующие дары. Кто мог лучше искупить все эти непристойности, чем исполненный раскаяния святой, который поднимался на столп, чтобы служить Богу согласно своей вере, и оставался там не неделями, а десятилетиями, до конца?

Особенно отвратительная форма культа этой богини, в данном случае выступавшей под именем Афродиты, была связана с одиноким храмом в ливанской роще Афака. Разврат и непотребства скопцов в нем не знали предела; тем не менее год за годом верующие приходили к озеру рядом с храмом, чтобы бросить туда драгоценные подношения, а потом дожидались чуда – огненного шара, который показывался на вершине горы и скатывался оттуда в озеро. Считалось, что такое обличье принимает сама Урания.

Рядом с этой многоликой Великой матерью всего живого мы обнаруживаем также не менее разнообразные олицетворения ее порождений, того, что выходит на свет по весне и умирает зимой. Иногда это ее сын или дочь, иногда – муж, а чаще всего – возлюбленный. После неистового веселья весеннего праздника наступало время стенаний и скорби о разлученных, время воспевания мук Великой богини. Как Исида плачет по убитому Осирису в Египте, так в Финикии небесная Афродита горюет по Адонису, «супругу», который благополучно прижился на Кипре и совершенно сроднился с греческим культом, так что Рим, возможно, уже считал его греческим божеством. Но чудеснее всего эти торжества проходили в Александрии; они справлялись еще в течение века после провозглашения христианства, хотя едва ли так пышно, как при первых Птолемеях, о чем сообщает нам Феокрит в 15-й идиллии. Праздник заканчивался тем, что на берег моря отправлялась процессия женщин, и изображение Адониса омывали в волнах. В Антиохии празднества в честь Адониса тоже отличались поразительной жизнестойкостью.

Если этого бога еще можно считать греко-римским, потому что он с незапамятных времен входил в число классических божеств, то с его малоазийским воплощением дело обстоит иначе. Во Фригии и соседних с ней странах мы узнаем Великую богиню под именами Кибелы, Великой матери, Агдестис, Диндимены, Берекинтии, Пессинунтиды и так далее; ей сопутствует ее возлюбленный, Аттис, оскопление и гибель которого оплакивают верующие. Из древнего храма в Пессинунте, где жрецы правили, как повелители, и имели огромный годовой доход, изображение богини вместе с культом давно уже было перенесено в Рим, и лишенные мужской силы фригийские жрецы нашли приют в столице еще до того, как греки приняли у себя эту богиню, дав ей множество разных имен, так что к ее окруженной львами фигуре в короне с лучами все привыкли. Но Рим все же настоял, по крайней мере на первое время, чтобы толпа скопцов, флейтистов, девушек, играющих на тамбурине, и прочих не пополнялась за счет населения метрополии. Пока имело силу данное им разрешение на попрошайничество, возможно, эта мера должна была воспрепятствовать смешению служителей культа с римскими гражданами. Их приняли в городе, повинуясь велению сивиллиных книг и Дельфийского оракула; но республиканский, а также довольно долго и имперский Рим не проявлял никакого желания распространять культ в провинциях. Ювенал обнаруживает пьяного скопца с тамбурином на боку спящим в кабачке на углу, в окружении матросов, воров, беглых рабов и убийц. Но, выпрашивая милостыню, жрецы Великой матери в своих фригийских шапочках добивались доступа в дома богатых римлян; они играли на женских суевериях, а в отплату за ношеную одежду и яйца давали добрые советы, как справиться с лихорадкой, приходящей в конце лета. От присутствия при туалете знатных дам не так далеко до принятия в свиту и до дружеской беседы. В тот век суеверия тем шире распространялись, чем нелепее были. Вскоре появляются уже и дарственные в пользу жрецов Великой матери, и мы видим, что archigalli и верховные жрицы носят римские имена, а места поклонения богине появляются во всей Италии и Галлии. Создавались группки странствующих жрецов, где собирались настоящие отбросы общества, путешествовавшие с места на место и занимавшиеся самым бесстыдным попрошайничеством во имя маленьких изображений богини, которые они возили на осле. Наряженные, как женщины, они пели и танцевали под тамбурин и флейту и хлестали и увечили друг друга до крови, чтобы искупить воровство и бесконечные излишества. Так нищенствующие жрецы изображены у Лукиана и Апулея в век Антонинов. Позднее, по крайней мере в Риме, культ Великой матери принял более почтенную форму – в частности, от кастрации служителей отказались; иначе участие в ритуалах выдающихся граждан, о чем свидетельствуют памятники, объяснить нельзя. О мистериях, сопутствовавших культу, во всяком случае в IV веке, мы вскоре поговорим.