Книга Иезуитский крест Великого Петра - Лев Анисов

Вяземский между тем просит брата Семена отыскать в своих московских бумагах купчие на Евфросинью и Ивана Федоровых. Купчие Семеном не найдены.

XVIII

В конце сентября из Копенгагена приехал царский гонец и вручил Алексею Петровичу третье письмо с требованием либо постричься в монахи, либо ехать к отцу, на войну.

«Неужели Петр хотел, чтобы царевич приехал и вдруг принялся за войну? Какую важность, какое значение имело б это насильственное занятие? Ясно, что Петр не имел в виду такого неблагонадежного исправления, а говорил, чтобы сказать что-нибудь, и вызвать какие-нибудь новые обстоятельства поудобнее, — пишет историк, — это новый ход в шахматной игре, а может быть, и обстоятельства были уже подготовлены, и ход вел к мату».

Так и хочется высказать свою догадку: а не умышленно ли было предоставлено время для обдумывания своих действий и принятия решения Алексею? И не рассчитан ли за полгода разлуки его ответ и вероятные действия?

Царевич явно опасался за свою жизнь.

В Вене он скажет Шенборну:

— За год пред сим отец принуждал меня отказаться от престола и жить частным человеком или постричься в монахи; а в последнее время курьер привез повеление — либо ехать к отцу, либо заключиться в монастырь: исполнить первое значило погубить себя озлоблением и пьянством; исполнить второе — потерять тело и душу.

Вероятно, Кикиным было найдено убежище для Алексея, и потому он принимает решение: бежать. Отцу он напишет, что едет к нему, но после Данцига исчезнет.

В новой столице узнают о скором отъезде Алексея Петровича за границу, к отцу.

— Где ты оставишь Евфросинью? — поинтересовался Меншиков.

— Я возьму ее до Риги, а потом отпущу, — ответил царевич.

— Возьми ее лучше с собою, — заметил князь.

Что за странность: давать совет, который заведомо вызовет гнев у государя? Кто-кто, а Меншиков знал, что с царем шутки плохи. На что же он рассчитывал и мог ли без ведома Петра советовать Алексею брать с собой чухонку? И не прав ли М. П. Погодин, писавший, что князь советовал, надеясь на Петра, будучи уверен, что не подвергнется его гневу за свой предательский совет?

Евфросинья Федорова сыграла роковую роль в деле царевича. Косвенные данные говорят о том, что она была человеком, доверенным Меншикову. Иначе чем объяснить тот факт, что из главных лиц, привлеченных по делу Алексея Петровича, она, одна из немногих, избежала застенка и не была предана суду? Забежим немного вперед и сообщим, что через некоторое время после кончины царевича, именно 5 июля 1718 года, на докладной выписке о колодниках появится царская резолюция: «Девку Евфросинью отдать коменданту в дом и отпускать со двора со своими людьми».

Перед отъездом из Петербурга царевич посетит сенат, простится с сенаторами. Они выразили ему свое сочувствие. Покидая залу, наклонившись к Долгорукову, Алексей Петрович шепнул на ухо:

— Пожалуй, меня не оставь.

— Всегда рад, — отвечал Яков Долгоруков, — только больше не говори: другие смотрят на нас.

Александр Данилович напишет в тот же день письмо государю о скором отъезде царевича из России.

В хмурый сентябрьский день карета царевича тронулась в путь. Алексей покидал Петербург в сопровождении Евфросиньи, ее брата и служителей: Носова, Судакова, денщика Петра Мейера (умрет в крепости 5 сентября 1718 года).

Миновали Ригу. Не доезжая Митавы, в дороге встретились с теткой царевича, Марьей Алексеевной. Она ездила лечиться в Карлсбад и теперь возвращалась домой. Царевна любила племянника. Разговор между ними шел сердечный. Говорили о матери, отце. Не любила Марья Алексеевна, как и сестры ее София, Марфа и Екатерина, Петра. Не по душе ей были его нововведения, немцы близ престола. При Марье Алексеевне теперь служил, кажется, Кикин. Держала она связь с Суздалем. Натура деятельная, волевая, царевна, как и многие другие из русской знати, желала видеть на престоле Алексея, потому говорила с ним откровенно. Давала советы. Сказала при прощании:

— Я тебя люблю и всегда рада всякого добра, не много вас у нас; только б ты ласков был.

(Царевна Марья Алексеевна подвергнется допросам и заключена будет, в Шлиссельбургскую крепость 2 июля 1718 года.)

Больно было за мать, тетку, за новые многочисленные мытарства. Не потому ли в письме к Афанасьеву царевич напишет, что возвращаться не хочет «для немилости вышних наших». (Афанасьев 8 декабря 1718 года будет казнен близ гостиного двора у Троицы. Ему отсекут голову.)

В Митаве Алексей Петрович встретился с Кикиным.

— Поезжай в Вену, к цесарю, — говорил тот, — там не выдадут. Сказывал мне Веселовский, что его спрашивают при дворе: за что тебя лишают наследства? Я ему отвечал: знаешь сам, что его не любят; я чаю, для того больше, а не для чего инаго. Веселовский говорил о тебе с вице-канцлером Шенборном, и по докладу его цесарь сказал, что примет тебя, как сына: вероятно, даст денег тысячи по три гульденгов в месяц.

Миновав Данциг, царевич исчез.

Вместе с почтенным историком остановимся на этом решительном действии Алексея Петровича. Может быть, оно было подготовлено государем? — вопрошает М. П. Погодин, и мы прислушаемся к этому голосу, ибо мысли такие рождались (и неоднократно) у нас.

Приглядимся, какие именно сомнения породили этот вопрос у историка.

«Царевич решился бежать, удостоверенный Кикиным, что у цесаря готово ему верное убежище. А кто уверил Кикина в таком покровительстве, которое решило его ступить этот важный и опасный шаг, грозивший смертью? Кто же убедил Кикина? Веселовский, первый, деятельный и ревностный агент Петров во всем этом деле (резидент в Вене). Он сказал Кикину, что не воротится в Россию, и тем снискал его доверенность».

Бывший до этого секретарем князя А. Д. Меншикова, А. Веселовский, как мы помним, в 1715 году направлен в Вену.

«Веселовского Петр вызвал в Амстердам, при известии о совершившемся бегстве; Веселовскому дал инструкцию и грамоту к цесарю, как будто знал наперед, что царевич у цесаря. Веселовский разведал о путешествии и пребывании царевича, подкупал имперских чиновников, руководствовал Толстым и Румянцевым, был, одним словом, правою рукою Петра.

Из описаний Шенборном первой встречи его с царевичем следует заключить, что она была неожиданна. Не обманывал ли Веселовский Кикина и не известил ли тотчас Петра, который тогда и вызвал сына, чтобы дать ему повод выехать из России? У цесаря из-под покровительства я всегда-де могу его вытребовать, по народному праву, а если и не вытребую, то беглец и передатчик, он лишается права и надежды вступить когда-нибудь на престол, даже не будет иметь средств поспеть вовремя из такой дали. Так были, может быть, разложены сети, и несчастный попался в них в ослеплении».

Меньше чем через год после казни царевича Авраам Веселовский исчезнет. События будут проистекать следующим образом. Получив приказание ехать из Вены, он направится в Регенсбург, откуда (резидентом) к ландграфу Гессен-Кессельскому. Вскоре он будет отозван в Россию. Веселовский находился в Берлине, когда Толстой объявил ему приказание государя и потребовал, чтобы он собирался к отъезду вместе с ним. Недавний резидент принялся отказываться, ссылаясь на болезнь, и вскоре исчез. Тщетно, для разведания о нем, писано было ко всем российским министрам при иностранных дворах. Поручено было и генерал-адъютанту Ягужинскому найти его. К нему писал государь: «Старайся, не можно ль его достать, за что можешь до 15 тыс., или более, обещать и до 12 тыс. ефимков; такоже проведай, что за причины, для чего он не поехал; и ежели важная, не пиши; но привези с собою».