Книга Основано на реальных событиях - Дельфина де Виган

Когда предисловие была написано и отослано, я согласилась, чтобы Л. пришла ко мне навести порядок. Она заметила, что письма и счета, иногда даже неоткрытые, продолжают копиться на моем письменном столе, и опасалась просрочки платежей.

Л. подписала за меня некоторое количество чеков, ответила на разные письма (страховка, банк и так далее), затем рассортировала валявшиеся повсюду квитанции.

Л. взяла на себя труд ответить на различные просьбы, которые продолжали ко мне поступать, в основном через моего пресс-атташе.

Я смотрела, как Л. включает компьютер, вскрывает пачку писчей бумаги, выбирает конверт того или иного размера, разбирает электронную почту, короче, ведет себя у меня, как у себя, и все казалось так просто. По правде сказать, она снова управлялась левой рукой, да с такой ловкостью, какую, по-моему, трудно было бы симулировать, вот почему я в конце концов поверила, что ошиблась в тот день, когда увидела, как она пишет правой рукой.

– Ты вступаешь в такой период жизни, когда становится опасно слишком доверять людям, – заявила она мне как-то утром, проведя за моим компьютером около часа.

– Почему ты это говоришь?

– Потому, что мне хорошо видны ловушки, расставленные для тебя. Мне хорошо видно, чего ждут от тебя твой издатель, твои друзья, родственники, знакомые. И как они стараются подвести тебя к этому, сохраняя видимость, что они ничего не касаются.

– Но у всех этих людей нет почти ничего общего, и они, разумеется, ждут от меня совершенно разных, даже противоречащих друг другу вещей.

– Я в этом не слишком уверена, Дельфина. Все подталкивают тебя вести жизнь, лишенную риска, которую ты вела. Вернуться к твоим баранам, в каком-то смысле, к основам сочувственного и доброжелательного общения, которое более или менее было твоим символом литературного производства.

– Я не понимаю, о чем ты.

– Я только хотела переместить фокус твоего внимания. Похоже, пришло время внести некоторые изменения в твою манеру общаться с внешним миром. Никто из людей, которых ты считаешь близкими, не имеет ни малейшего представления о том, чем ты живешь. Никто из тех, которых, как ты полагаешь, ты выбрала себе в друзья (подруги), не знает, какому испытанию ты в настоящий момент подвергаешь себя. Кого это волнует? Я хочу сказать, кого это по-настоящему волнует?

Я по-прежнему не понимала, к чему она клонит, но не могла позволить ей говорить невесть что.

– Но тех, кто меня любит, это волнует, в любом случае их это интересует, потому что волнует меня. Их это интересует в пределах разумного, как интересуются жизнью кого-то, кого любят и кому желают благополучия.

– А, ну ладно… раз ты говоришь… Просто мне так не показалось, вот и все. Мало кто умеет проявлять себя, если к ним не взывают. Мало кто умеет переступать барьеры, которые мы возводим на рыхлой и вязкой земле наших окопов. Мало кто способен пойти за нами туда, где мы на самом деле находимся. Потому что ты, Дельфина, вроде меня: не из тех, кто зовет на помощь. В лучшем случае, ты иногда потом во время разговора вскользь упомянешь, что только что пережила тяжелый период. Но просить помощи в настоящий момент, в момент, когда ты увязаешь, когда ты тонешь, я уверена, этого ты никогда не делала.

– Почему же, бывает. Теперь бывает. В конкретных случаях, когда я знаю, что тот или иной человек может мне помочь. Это одна из тех истин, которые я наконец поняла.

– Но настоящие друзья – это те, кто не ждет, когда их позовут, ты не думаешь?

– Я не знаю, что значит «настоящие друзья», ты или друг, или нет. И если ты друг, бывают моменты, когда можно преодолеть барьеры, но бывают и другие моменты, когда сделать это трудно.

– А твоим подругам удавалось преодолевать барьеры, появиться в нужный момент, без разрешения?

– Да, разумеется. Такое случалось много раз.

– Например?

– Да у меня полно примеров…

– Расскажи хоть об одном.

– Ладно. Например, когда я рассталась с отцом своих детей, уже давно, я пережила странный период. Это происходило после моего переезда постепенно, так что я не отдавала себе отчета. Понемногу я перестала звонить друзьям, узнавать, как у них дела. Проходили дни и недели, а я лежала, свернувшись калачиком вокруг моего горя; я впала в спячку, спряталась, чтобы пережить линьку, не знаю, это было какое-то безразличие, какого я никогда прежде не испытывала, как будто ничто не имело теперь значения, кроме моих детей. У меня закончились силы. Это длилось несколько месяцев. Большинство моих подруг продолжали подавать знаки, звонить мне, проявлять участие, даже издали. Однажды в пятницу вечером, около восьми, когда Луиза и Поль уехали на выходные к отцу, в дверь позвонили. Я открыла. На пороге стояли Хлоэ и Жюли с именинным пирогом, на котором горели свечи. Они принялись петь на лестнице. Я видела их улыбки, освещенные пламенем свечей, эти улыбки говорили: все-таки мы пришли, неважно, в каком ты состоянии. Я не заплакала, но была очень тронута. Что меня потрясло и потрясает сейчас, когда я об этом рассказываю, знаешь, это пирог. Потому что они могли купить торт у Пикара или в любой кондитерской на моей улице. Так нет же. За сотни километров отсюда они сделали слоеный пирог с миндалем, покрытый превосходной сахарной глазурью. Они со всеми предосторожностями привезли его в коробке, они предусмотрели свечи и зажигалку (ни одна не курит), они сделали так, чтобы оказаться в одном вагоне скоростного поезда (одна ехала из Нанта, другая из Анжера). А потом они сели в метро, поднимались по этажам со своим маленьким воскресным багажом. Добравшись до моей площадки, они вставили в пирог и зажгли свечи, а потом позвонили. Да, я была потрясена, когда увидела их возле двери в свой день рождения с домашним пирогом. Это было обещание жизни, где всегда найдется место снисходительности и нежности, это было обещание больших радостей.

Спустя несколько лет, когда умерла моя мать, живущие далеко друг от друга мои подруги детства Тад и Сандра, о которых я тебе рассказывала, сели в поезд и приехали в Париж. Они потратили несколько дней из своего отпуска, чтобы почтить память моей матери, чтобы помочь мне, чтобы быть со мной.

Л. внимательно, не говоря ни слова, выслушала меня. Она улыбнулась.

– Милые истории. Но это было прежде.

– Прежде чего?

– Прежде всего этого.

Она обвела взглядом комнату, не указывая ни на что особенно, я не просила уточнить, и она сделала вид, что не услышала моего вопроса.

– Теперь интересно было бы посмотреть, кто окажется способен позвонить в дверь в пятницу вечером, если ты ни о чем не просила. Какая, по-твоему, из твоих подруг может появиться сейчас, упав как снег на голову?

– Теперь другое дело. Есть Франсуа.

– Где?

Я сделала вид, что не уловила иронии.

– В моей жизни. Подруги об этом знают, им известно, что я могу на него рассчитывать.