Книга Лувр делает Одесса - Елена Роговая

Как ни странно, но за все время работы над брошью Генрих Карлович ни разу не подошел к строптивому ученику. Отсутствие контроля радовало Фиму и не мешало продвигаться к намеченной цели. С моделью застежки не пришлось долго маяться. Сделав несколько чертежных набросков, Фима решил острие булавки уложить в специальную откованную выемку, которая должна будет надежно ее фиксировать благодаря упругому натяжению проволочных витков на противоположном конце. Сборка деталей и пайка со шлифовкой тоже заняли немало времени, но это уже было дело техники и по сложности не шло ни в какое сравнение с творческими мучениями.

Все! Наконец-то работа была выполнена и жаждала демонстрации. Фима чувствовал несказанную радость, но не спешил отдавать муху на суд преподавателей. Немного подумав, он решил нарушить запрет выноса изделий из мастерской и в обеденный перерыв отправился с мухой в лавку Левинзона.

– Рад вас видеть, Ефим Разумовский! – искренне обрадовался ювелир. – Вы неспешно подумали и решили мне сказать «да». Таки «да» или есть варианты?

– Возможно, но сейчас я зашел по другому вопросу. Вы имеете минуточку времени взглянуть на одну вещицу?

– Молодой человек, у Марка Абрамовича есть много минуточек в запасе, если это касается серьезного дела. Не томите, показывайте, что принесли, и будьте себе спокойны за справедливую оценку.

Фима не торопясь нащупал в кармане носовой платок и извлек из него брошь. Красавицу муху он положил на кусок черного бархата, всегда лежащий на конторке для подобных случаев. При виде украшения выпуклые глаза Марка Абрамовича враз сузились до размера щелочек, а мясистые губы смешно затряслись и вытянулись в толстую сморщенную трубочку.

– О-о-о! Весьма-весьма! – только и смог он произнести, разглядывая мушку.

Маленькими толстыми пальчиками он зацепил бархатную тряпицу за уголок и подтянул ее поближе к себе.

– Кто мастер сей красоты?

– Я.

– Чем докажете?

– Честным словом, подкрепленным чертежами.

– Это меняет дело. Сколько вы хотите за нее?

– Не знаю. Меня это не очень волнует.

– Как можно, молодой человек, так небрежно относиться к своему труду! Вам не нужны материальные блага?

– Все равно она будет продана в магазине ювелирной мастерской. Я ее сделал для подтверждения квалификации. Мне нужно закончить учебу как можно раньше и уехать домой к жене. Господин Левинзон, вы же видите, я умею, но мне не верят.

Ювелир взял в руки лупу и принялся тщательно рассматривать муху при большом увеличении.

– Как ни обидно, но придраться не к чему. Работа сделана аккуратно и со вкусом. Достойная вещица для модных дамочек.

– Это хорошо, – улыбнулся Фима.

– Это ужасно! Это ужасно, молодой человек, что вы по сей день не у меня в мастерской! Бросайте учебу и приходите. Вы действительно можете, как я посмотрю. Я дам вам приличную зарплату. Пятьдесят копеек в день вас устроят?

– Пожалуй, да, – застенчиво ответил Фима.

– Ну кто так отвечает! – брезгливо сморщился ювелир. – Вы должны торговаться. Умейте продавать себя как можно дороже. Зачем вы соглашаетесь на первую цену? Азохн вей, какой скучный день!

От такого поворота событий Фима даже немного растерялся. Он стоял и глуповато улыбался, глядя, как искренне страдает Левинзон от его наивности.

– Забирайте свою чудную муху. Но прежде чем вы уйдете, я вам немножечко скажу. Ефим Разумовский, можете мне поверить, вас ждут большие неприятности.

– Это еще почему?

– Как я понимаю, муха – всего лишь первая заявка на вашем творческом пути?

– Не совсем, но да.

– Талант любят и одновременно ненавидят. Им восхищаются и тут же уничтожают грубой завистью и алчностью. Серость готова затравить любого, кто хоть на чуточку способнее ее, и все потому, что вы видите то, что недоступно ей. Это раздражает. Другие глаза, другое сознание. Понимаете, к чему я веду? Талант – тяжелая ноша и ответственность. Любой мастер готов пожертвовать всем ради умения восхищать людей. Вас легко обмануть и заставить работать за небольшие деньги. Даже я, при всей симпатии к вам, не дал того, что заслуживает мастер подобного уровня.

– Почему?

– Да потому, что у меня свой коммерческий интерес. Вам, молодой человек, признание и похвала важнее, чем деньги. Вы натуралист, приходящий в восторг от живых мух с жуками, от веточки и цветочка.

– Это правда. Бабушка Фрейда тоже говорила как вы, только другими словами. Но я все равно не пойму.

– Что именно? – спросил Левинзон.

– Почему люди не ценят доброе отношение? Они постоянно пытаются использовать его в своих корыстных интересах. Я же все вижу, но просто-напросто боюсь обидеть человека, несмотря на то что он пытается меня использовать. Как можно не понимать, что неумение противостоять наглому напору – не есть признак глупости!

– Это признак слабости, молодой человек, а слабым всегда достается. Учитесь отстаивать свой интерес.

– Хорошо, прямо сейчас и начну. Если вы так за меня переживаете, добавьте оплату за труд.

– Рупь за каждый день вас устроит?

– На первое время вполне.

– Ну вот, вижу проблески здравого смысла! Держитесь меня и поскорее приходите в магазин на работу, – заулыбался Левинзон. – По рукам?

– По рукам! – с готовностью ответил Фима.

– Тогда я вам еще кое-что скажу, но вы обещайте на меня не обижаться.

– Обещаю.

– Вы и сейчас не взяли полную цену.

– Да ну вас! – махнул Фима рукой и вышел из магазина.

Всю дорогу до ювелирных мастерских он вспоминал разговор с Левинзоном. Несмотря на укор умудренного опытом ювелира, Фима был доволен собой и даже горд. «Видели бы родные или Добровольский, как я торговался за зарплату, они бы меня обязательно похвалили. Все правильно, нужно уметь продавать свой труд и не стесняться запрашивать нужную цену. Этот торговец незаурядный человек, умный и хитрый. У такого многому можно научиться. Обязательно приду к нему работать. Конечно, как и все коммерсанты, он скуповат, но, по всему видно, с ним не пропадешь».

* * *

– Как вы могли себе позволить подобную своевольность! – кричал Генрих Карлович на Фиму. – На художественном совете был утвержден проект работы, но у вас всегда есть мнение! Кто вы такой, чтобы пренебрегать авторитетными людьми!

– Ну я же сделал даже лучше, чем подавал на рассмотрение.

– Это не имеет значения. Вы должны были сначала подойти ко мне, посоветоваться. Я, в свою очередь, пошел бы доложить начальству, и только потом, после получения разрешения главного художника, вы могли приступать к работе.

– Вы злитесь, потому что я не обратился к вам?