Книга Сорванная помолвка - Тина Лукьянова

— Дульче, чего грустишь? Сегодня такой день замечательный! Смотри, какое солнце. Можно подумать, скоро опять наступит лето.

— А оно в любом случае наступит, — осторожно ответила я.

Меня столь радостное состояние удивило. Вчера вечером он был такой несчастный и меланхоличный, а теперь радость из него просто брызжет во все стороны, того и гляди, зальет отделение. Но тут я поймала чуть насмешливый взгляд фьордины Каррисо в сторону коллеги и вспомнила, как вчера посоветовала обратиться к наставнице. Вот она ему и помогла.

— Но сегодня день действительно замечательный, — обрадованно сказала я, — давно такого не было.

— Вот именно! — Кастельянос подмигнул и довольно фамильярно уселся на край стола, за которым я пыталась учить. При этом под его филейную часть попала моя тетрадь для записей, но целитель не обратил на это никакого внимания и невозмутимо продолжил: — Просто преступление провести такой день за зубрежкой. Предлагаю пойти куда-нибудь прогуляться. Ты же еще толком Льюбарре не видела, так ведь?

День сразу перестал мне нравиться. Да что же это такое? У него уже навязчивая идея по моей опеке! Неужели думает, что я опять начну кататься по госпиталю? Льюбарре я не видела, но смотреть город в компании целителя не хотела. Лучше одной.

— К вечеру погода может испортиться, — сказала я.

— Да нет, что ты! — Кастельянос зачем-то взял мою руку. Видно, решил, что раз уж сидит на моей тетради, так писать я все равно не смогу, а значит, и рука мне пока не нужна. — Не испортится, и мы замечательно погуляем. В самом деле, что интересного в этом унылом военном городке? А вот за его оградой…

— Фьорд Кастельянос, — мрачно сказала я, вытягивая свою руку из его, — у меня сейчас учебное время, а вы сидите на моей тетради. Извините, но мне нужно заниматься.

— В самом деле, Рамон, — с усмешкой сказала фьордина Каррисо, — разве у тебя самого нет дел? Водники просили зайти, им консультация нужна.

Кастельянос неохотно слез со стола.

— Да, фьорд Кастельянос, — поддержала я наставницу, — у вас столько дел, а вы на меня отвлекаетесь.

— Да какие там дела, — недовольно сказал он. — Не так уж их и много. Кстати, я в любом случае освобожусь к концу твоей смены.

Он опять преисполнился хорошим настроением и отправился в соседнее отделение на консультацию, а я притянула тетрадь, чтобы написать то, что собиралась, пока на нее не сели.

— Дульче, тебе Рамон совсем не нравится? — спросила фьордина Каррисо.

— Почему не нравится? — удивилась я. — Он хороший. Только слишком пытается меня опекать. Мне кажется, — тут я понизила голос, чтобы слышала только наставница, — ему собственных детей не хватает. Вот он на меня нерастраченное и пытается излить.

Фьордина прыснула совсем как мои одноклассницы, когда сдержать смех нет никакой возможности, а хочется, и сказала:

— Ох, Дульче, в чем-то ты несомненно права. Собственных детей ему не хватает, но тебя он в таком качестве не рассматривает.

— Осознанно нет, — согласилась я. — А вот подсознательно… Он беспокоится, чтобы со мной ничего плохого не случилось, ограждает от ненужных, с его точки зрения, знакомств и постоянно пытается чем-нибудь подкормить. Все признаки налицо. Почти как в той брошюре по психологии больных для медсестер, что вы мне на прошлой неделе давали.

Тут она расхохоталась уже в голос, хотя я ничего смешного не сказала, а лишь попыталась показать, что не только учу, но и применяю в жизни. И так обидно стало вместо похвалы получить насмешку, что я опустила голову в тетрадь и чуть не заплакала.

— Бедный Рамон, — почему-то сказала фьордина Каррисо. — Ладно, Дульче, не буду тебя отвлекать.

Но я еще долго не могла сосредоточиться, пытаясь понять, что такого смешного нашла наставница в моих словах. В том, что Рамон бедный, я с ней была полностью согласна, но вот остальное ставило в тупик. А потом я посмотрела на часы, увидела, что до обеда осталось не так уж и много, и уткнулась в учебник, пытаясь теперь прогнать мысли о Бруно. Вот с ним бы я непременно согласилась посмотреть Льюбарре…

Когда я выбралась в буфетную, его столик пустовал, такой сиротливый, такой несчастный. Я понадеялась, что Бруно уже пообедал, но нет — в разнарядке шестой столик был вычеркнут. Фьорд Кастельянос выполнил свое обещание и выписал больного прямо с утра. Никогда не думала, что он такой мстительный! Если бы сейчас фьордина Каррисо опять спросила, нравится ли мне целитель, я бы твердо ответила, что нет. Как может нравиться фьорд, который свои желания ставит выше профессиональных обязанностей?

В буфетную вошел самодовольный Кастельянос.

— Дульче, я освободился. У тебя ко мне вопросы по прочитанному есть? Я сейчас могу все объяснить.

Вопросы у меня были, но не по прочитанному, а по целительской этике, но я их задавать не стала. Кто я такая? Даже не медсестра еще. А он — настоящий целитель. Поэтому я промолчала, отрицательно покачав головой. Говорить с ним не хотелось. Настроение и без этого было не слишком радостным.

— Тогда после работы, когда гулять будем, — предложил Кастельянос. — Да, Дульче?

— Спасибо, фьорд Кастельянос, но у меня нет вопросов. — Я бросила мрачный взгляд на пустующий столик и добавила: — По прочитанному.

Настроение падало все ниже и ниже, а когда я представила, что целитель меня сегодня собирается тащить зачем-то в город, стало совсем плохо. Я открыла учебник, чтобы на Кастельяноса даже не смотреть.

— Тогда до вечера, — сказал он, пытаясь придать голосу уверенность.

Я мрачно глядела в спину удаляющемуся целителю и размышляла, как уйти, чтобы он не заметил. Не хотела я никуда с ним ходить. Ни сегодня, ни в любой другой день. А потом решила. Сложу все свои вещи в тележку, чтобы в отделение не возвращаться, да из столовой сразу пойду домой. Пусть ждет хоть до утра!

В столовой Лусия при каждом моем появлении оживлялась и начинала говорить, какой Кастельянос замечательный. И добрый, и специалист отличный, и зарплата у него хорошая, и еще множество всяких разных вещей, мне совсем не интересных. Но когда она заявила, что если бы ей предложили на грифоне полетать, то она даже и не раздумывала бы, я не выдержала и сказала:

— Я могу фьорда Кастельяноса за тебя попросить, если уж ему приспичило кого-то катать.

— Так он тебя прокатить хочет, — растерялась Лусия.

— Пусть для начала тебя прокатит, — возразила я, — а ты расскажешь, так ли это прекрасно.

— Дульче, ты что? — удивилась она. — Зачем ему меня катать?

— Не знаю. Но меня ему катать точно незачем.

Я вышла из столовой, злясь и на нее, и на Кастельяноса. Обида за Бруно просто выжигала изнутри. Как так можно? Даже не долечил, а теперь притворяется хорошим, пытается загладить впечатление, которое на меня произвел. Ну уж нет! Такое никак загладить нельзя.