Книга Идущие в ночь - Владимир Васильев

Едва всадники приблизились, рыжая молния метнулась из-за камней на переднего варвара и вышибла его из седла. Зацепившись ногой за стремя, человек потащился по камням, воя от боли. Камни вскоре стали окрашиваться красным, а бессвязные крики оборвались. Второй конь, почуяв карсу, шарахнулся в сторону, унося седока, бессмысленно размахивающего мечом.

Осталось трое. Что ж, неплохо, Тури! Спасибо и на том.

Секунду я колебался — вскочить на Ветра, или оставаться на ногах? Остался — наездник из меня неважнецкий. Ветер, словно почувствовав, заржал и обрушился на одного из приблизившихся, пустив в ход зубы и копыта. Лошадки нападавших были ниже и коренастее Ветра. И мой, точнее, наш жеребец оказался для них непосильным противником.

Метнув нож и с удовлетворением убедившись, что он воткнулся в горло варвару, я отскочил с дороги коней и сжал меч. Ветер продолжал наскакивать на пришлых лошадей, и оба уцелевших всадника вынуждены были спешиться. А потом мне на некоторое время стало некогда оглядываться.

Со звоном сшиблись мечи, высекая рыжие, как шкура карсы, искры. Напряглись мускулы и налились глаза. Один против двоих.

Само собой разумеется, фехтовал я лучше. Спасибо тому же Унди Мышатнику… Да и в цехе наёмников я не зря состоял… Чувствовалось, что низким обитателям Диких земель куда привычнее орудовать арканом из засады, чем мечом в честном бою. Впрочем, что значит честный бой? Правильно, это тот, который ты не проиграл. Так говорил Мышатник, и я не припомню, чтобы проигравшие ему возражали…

Одного варвара я обезоружил и сбил с ног, со вторым тоже недолго возился: перерубил ему клинок (Тьма-перетьма, это подобранной-то грубой железякой?) и рубанул поперёк живота. Потом добил первого, пытавшегося швырнуть в меня плохонький ривский кинжал. Кинжал я небрежно отбил мечом.

— Кто ты? — спросил я, но варвар не ответил. И я зарубил его, как козу на бойне.

Пока я возился с этими двумя, карса успешно разобралась с тем, которого понёс конь. Видимо, он умудрился спешиться и поспешил на помощь своим товарищам. Но карса встала у него на пути и… в общем, у меня не возникло особого желания рассматривать то, что от него осталось. Карса сидела неподалёку, вылизывая перепачканную кровью шерсть. На камне рядом с ней виднелись пять параллельных царапин, совсем свежих. Несомненно, след от когтей. М-да. Ну и коготки…

Я вернулся к убитым мною. Вытащил из горла гурунарский нож, тщательно вытер его и вернул на привычное место, под левый рукав. Осмотрел мертвеца. Редкая косматая бородёнка, остекленевшие узкие глаза-щёлочки. Желтоватая, как у хадасцев, кожа. Джерх его знает, кто такой. Карманов на одежде нет, откуда у варваров карманы? На поясе — мешочек с несколькими айетотскими медяками, пара непонятных амулетов да кольцо для меча. Меч такой же паршивый, как и мой. Впрочем, тут же вспомнилось как развалился на части клинок другого моего врага! Я взглянул на свой меч — заточка отнюдь не стала лучше. Но и неизбежных после такой рубки зазубрин на клинке я не нашёл. Странно. Очень странно.

У второго мертвеца не нашлось даже одной монетки. Пожав плечами, я перешёл к третьему, почему-то забыв оглядеться.

В следующий миг под левой лопаткой стало так больно, что я невольно ёкнул и выпрямился. На камень упала оперённая стрела. Клянусь небом, она ударила меня под лопатку, но не смогла пробить колдовской одежды Лю!

Невдалеке ещё один человечек опустил лук и бросился наутёк, к стоящему ещё чуть дальше коню. Тотчас сорвалась с места карса и стремительными прыжками понеслась вдогонку. Предсмертный вопль увенчал её путь — и вопль этот был человеческим.

— Эй, Тури! — заорал я, охнув от боли в спине. — Не сожри его целиком, дай обыскать!

К месту стычки неторопливо возвращался Ветер. Я, пробегая мимо, потрепал его по холке — молодец, конь! Не знаю, кто тебя учил, но ты настоящий боец!

Убитый карсой воин тоже являл собой малоприятное зрелище. Если только вы не любитель луж крови и вывалившихся внутренностей. Одного взгляда мне хватило, чтобы понять — это главарь. Одежда его была получше, кошель с монетами потяжелее, оружие понадёжнее, а на груди болтался не то оберег, не то медальон-украшение. То есть, болтался он, понятно, раньше, пока хозяин был жив. А теперь просто свисал со сломанной ударом когтистой лапы шеи, и кровь медленно стекала по серебристой цепочке. Медленно-медленно я протянул руку и снял медальон с шеи мертвеца.

Если бы не грубая цепочка, я решил бы, что передо мной изделие хадасских ювелиров. Впрочем, медальон могли, скажем, украсть и уже потом подвесить к свитой из серебристых колечек незатейливой цепочке.

Тончайшей вязью на поверхность позолоченной пластины был нанесён мастерский рисунок. Чародей в длинном плаще и с коротким жезлом, воздевший руки к небу; не оставалось сомнений, что изображён чародей, не знаю уж почему. А у ног чародея — вулх и карса. И два солнца над ними. Два солнца — и несколько точек-искорок. Несомненно — звёзды.

Я так и уселся на камни. Очень, знаете ли, знакомая картина. Чародей, вулх, карса… звёзды, опять же. Ежу понятно, что это не совпадение. И первая же мысль моя была хоть и странной, но вряд ли беспочвенной.

Чародеев в мире хватает. Глупо считать, что на этой пластине изображён именно Лю. И если Лю стремится в У-Наринну… или посылает туда двух оборотней, вулха и карсу, то остальные вполне могут быть озабочены тем же. А значит, в У-Наринну сейчас идём не только мы. Кстати, добрые ребята с лассо, мечами и стрелами тому достойное подтверждение.

А это значит, что за память придётся платить подороже, чем казалось мне с самого начала.

Я медленно выпрямился и в упор поглядел на карсу. Зверь не обратил на меня ни малейшего внимания. Впрочем, он действовал как нельзя лучше в минуты опасности — чего же ещё желать и требовать? Чтобы он со мной поговорил?

У убитых я больше ничего интересного не нашёл. Оружие их бросил вместе с трупами, только странный меч, перерубающий другие клинки, оставил на поясе. Авось ещё пригодится.

И двинулся дальше на запад. До пересвета оставалось ещё довольно времени, чтоб уйти от этого места подальше.

Ветер послушно устремился к окутанному дымкой горизонту. Лишь ненадолго я задержался у трупа того из врагов, который запутался в стремени и умер как раб, а не как воин, убедился, что ничего интересного к моим находкам не прибавится, и вновь вскочил в седло. Прощайте, незадачливые охотники на одиноких путников, прощайте, кто бы вас не послал. Сегодня не ваш день.

Каньон я увидел незадолго до пересвета. Сначала впереди из дымки проступила неясная серая черта, постепенно становившаяся всё толще и толще, потом почва незаметно сгладилась, валуны пропали, осталась только вылизанная ветрами каменная поверхность, а потом она вдруг резко оборвалась вниз, и Ветер замер на краю пропасти.

Громадный разлом, трещина в теле земли, зияла прямо под нашими ногами. Далеко-далеко внизу виднелось скрытое в вечерней тени дно, а противоположный обрыв отстоял от восточного на добрую четверть мили. Стены каньона были практически отвесными, правда, не гладкими, а слоистыми, испещрёнными трещинами, углублениями, выступами и карнизами, так что ловкий человек, пожалуй, сумел бы и взобраться наверх или спуститься на дно. Но с конём и поклажей эта задача становилась, мягко говоря, трудновыполнимой. Да и без поклажи решиться влезть на такую стену было весьма и весьма трудно. Каньон убегал вправо и влево, на север и юг сколько хватало взгляда.