Книга Приключения Айши (сборник) - Генри Райдер Хаггард

Я испуганно отшатнулся.

– Прости меня, о царица, – сказал я. – Мои мысли в полном смятении. Почти два тысячелетия миновало с тех пор, как иудейского Мессию распяли на Голгофе. Как же ты могла проповедовать свою философию еще до Его прихода? Ты ведь женщина, не бесплотный дух. Может ли бренный человек жить две тысячи лет? Не подшучиваешь ли ты надо мной, о царица?

Она откинулась на спинку дивана и сквозь свою белую вуаль устремила на меня пристальный взгляд, который, казалось, проникал в самую глубь моего сердца.

– О человек! – заговорила Она медленно, обдумывая каждое слово, которое произносила. – Я вижу, в мире остается еще много тебе неведомого. Неужто и ты, подобно иудеям, считаешь, будто все сущее обречено на смерть? А я говорю тебе: ничто не умирает. Нет Смерти – есть Превращение, Переход. Смотри! – Она показала на барельефы. – Трижды по две тысячи лет минуло с тех пор, как злотворное дыхание чумы погубило великий народ, который высек эти изваяния. Но этот народ жив: может быть, в этот самый час над нами витают души усопших. – Она оглянулась кругом. – Иногда мне даже кажется, будто я вижу их воочию.

– Да, но для всего мира они мертвы.

– Только на время, даже и для мира они возрождаются снова и снова. Я, да, я, Айша, – так меня зовут, о иноземец, – говорю тебе, что жду возрождения своего умершего возлюбленного; я живу здесь в ожидании, когда он отыщет меня, ибо здесь, и только здесь, нам суждено встретиться. Мое могущество поистине беспредельно, моя красота превосходит красоту греческой Елены, которую воспевали поэты, моя мудрость обширней – да, много обширней и глубже, чем мудрость Соломона, я познала тайны земли и ее сокровищ и могу пользоваться ими в своих целях; мне удалось, пусть на время, отсрочить то, что вы называете смертью, а в сущности является лишь переходом, но я заточила себя в этой стране среди варваров, которые хуже скотов, – как ты думаешь, почему, о иноземец?

– Не знаю, – смиренно ответил я.

– Потому что я жду возвращения своего возлюбленного. Возможно, моя жизнь и была порочна – не знаю, ибо кто может определить, что есть порок и что есть добро? Поэтому я боюсь умереть, даже если бы и могла, но я не могу – пока не придет мой час. Не могу я и отправиться на поиски возлюбленного, ибо меж нами может встать непреодолимая стена. Да и так легко заблудиться в тех бесконечных пространствах, где извечно скитаются планеты, но даже если пять тысячелетий бесследно растают под куполом Времени, как тают облачка во мраке ночи, мой любимый непременно возродится и, повинуясь закону более могущественному, чем человеческая воля, найдет меня здесь, где знавал прежде, и нет сомнения, что его сердце смягчится и он отпустит мою вину, ибо я виновата перед ним. Но даже если он не узнает меня, то все равно полюбит: не устоять ему перед моей красотой. Вот только не дано мне знать, когда это произойдет: через пять тысяч лет или завтра.

Я был до того ошеломлен, что не мог ничего ответить. Рассудок мой отказывался допустить возможность подобного.

– И все же, о царица, – наконец заговорил я, – пусть даже люди возрождаются снова и снова, у тебя совсем другая судьба, если, конечно, ты говоришь правду. – Она вскинула голову, и, заметив, как сверкнули глаза под покрывалом, я поспешил добавить: – Ты же никогда еще не умирала.

– Да, – ответила Она, – благодаря случаю и благодаря своей мудрости я сумела разрешить одну из величайших тайн этого мира. Если существует жизнь, о иноземец, то почему же нельзя ее продлить? Что такое десять, двадцать или пятьдесят тысяч лет в истории жизни? За десять тысяч лет дожди и бури стачивают горную вершину всего на какую-нибудь пядь. За две тысячи лет эти пещеры не переменились, ничто не переменилось, кроме животных и людей, которые мало чем отличаются от животных. Пойми: тут нет ничего удивительного. Да, сама по себе жизнь удивительна, но в ее продлении нет ничего удивительного. Природа, как и ее дитя Человек, имеет живую душу, и тот, кто сможет уловить ее эманацию, будет жить вместе с ней. Не вечно, разумеется, потому что и Природа не вечна, и она умрет, как луна. И самой Природе суждено умереть, говорю я, вернее, перейти в другое обличье и погрузиться в сон, который будет длиться до ее возрождения. И как же она умрет? Я думаю, что это время еще не наступило, и, покуда она живет, будет жить и тот, кто проник в ее сокровенные тайны. Я смогла проникнуть не во все, а лишь в некоторые ее тайны, но я знаю больше, чем кто-либо иной до меня. Я не сомневаюсь, что и для меня это великое таинство, и не хочу сейчас озадачивать им твой разум. В другой раз, если у меня будет желание, я открою тебе больше, но может случиться и так, что я никогда больше не заговорю об этом. А тебе не хочется знать, как я узнала о вашем прибытии и как спасла ваши головы от раскаленных горшков?

– Да, о царица, – тихо произнес я.

– Тогда посмотри на воду. – И Она показала на фонтанчик, затем нагнулась и простерла над ним руку.

Я встал. Вода тут же, у меня на глазах, потемнела. В следующий миг она просветлела, и я с необыкновенной отчетливостью увидел наш бот, стоящий в заглохшем канале. На днище его, укрывшись с головой курткой, чтобы не кусали москиты, спал Лео. Я, Джоб и Мухаммед, идя по берегу, тянули бечеву.

Откинув голову, я закричал, что это колдовство, ибо вся сцена хорошо запечатлелась в моей памяти.

– Нет, нет, о Холли, – ответила Она, – считать, что это волшебство, невежественно. Волшебства нет – есть только знание тайн Природы. Эта вода – мое зеркало, в нем я – если у меня появится такое желание, а это бывает нечасто – могу видеть картины происходящего. И показать тебе прошлое, если оно имеет какую-то связь с этой страной, с тем, что помню я или ты, смотрящий. Если хочешь, припомни какое-нибудь лицо – и оно сразу изобразится на воде. Правда, я еще не постигла всей тайны – будущее от меня скрыто. Но, должна тебе признаться, это старый секрет: его знали еще много веков назад арабские и египетские колдуны. Так вот, как-то раз я вспомнила об этом старом канале, – прошло уже двести веков с тех пор, как я плыла по нему, – и мне захотелось взглянуть на него. Я увидела лодку, троих людей, идущих по берегу, и еще одного, спящего в лодке: его лица я не могла разглядеть, но это был молодой человек благородного вида; я послала своих людей и спасла вас. А теперь ступай. Нет, погоди, расскажи мне об этом молодом человеке, которого старик называет Львом. Я хотела бы взглянуть на него, но ты говоришь: он болен лихорадкой, к тому же ранен.

– Он очень болен, – печально проговорил я. – Помоги ему, царица, ведь ты, конечно, знаешь искусство врачевания.

– Конечно, я могу исцелить его, но почему ты говоришь с таким беспокойством? Ты любишь этого юношу? Уж не твой ли он сын?

– Мой приемный сын, о царица. Повели принести его сюда.

– Нет. Давно ли началась лихорадка?

– Сегодня третий день.

– Подождем еще день. Может быть, его организм справится сам, лучше бы обойтись без моего вмешательства, ибо применяемые мною лекарства сотрясают самые основы жизни. Но если завтра вечером, к тому часу, когда началась болезнь, ему не полегчает, я приду и исцелю его. Кто за ним ухаживает?