Книга Ночные эскадрильи люфтваффе. Записки немецкого летчика - Вильгельм Йонен

— Поздравляю, герр гауптман. Это был прекрасный спектакль. Может быть, сегодня ночью подберем вам еще одну цель. Вы должны почаще охотиться в моем секторе.

— Согласен, — ответил я. — Только звоните мне вовремя. Тогда мы точно не упустим пиратов.

До 15 августа все было тихо, а потом случилось нечто очень забавное. Около 21.30 лейтенант Шварц доложил о самолете-одиночке, летящем с востока: еще один партизанский транспортник. Я поднялся в воздух через четверть часа и почти в 22.00 вошел в сектор «Скорпион». Мой радист связался со Шварцем и получил первый приказ:

— Подождите немного. Враг приближается. Через несколько минут последовал второй приказ:

— Противник летит в нашем секторе на высоте 9000 футов в 40 милях от вас. Поднимитесь на 11 000 футов.

Я набрал высоту и зарядил пушки.

Мале сообщил:

— Герр гауптман, сегодня мы должны сбить противника первой очередью. Эти парни сильно обозлятся, если мы их только пощекочем.

— Мале, старина, если у тебя не сбит прицел, все будет нормально, — холодно ответил я.

Мале был прав. Если мы не добьемся успеха в первой атаке, начнется цирк.

— Мои пулеметы настроены на 80 ярдов. На этой дистанции траектории всех четырех пулеметов сходятся в прицеле.

— Тогда нечего жаловаться, Мале. После этой легкой перепалки я направил самолет на восток навстречу русским.

— Дистанция 8 миль. Противник быстро приближается.

Не успел Шварц закончить сообщение, как я увидел яркую вспышку между горизонтом и землей. «Это не звезда», — сказал я своим парням. Они как зачарованные уставились на белое пятно, увеличивавшееся на наших глазах. Никаких сомнений: вражеский самолет.

— Внимание! Внимание! «Белый дрозд» — «Скорпиону». Замечен противник. Летит с включенными навигационными огнями.

— «Виктор», «Виктор», — откликнулся «Скорпион». — Противник летит прямо к нам. Дистанция пять миль.

— «Виктор», «Виктор», — ответил я. — «Литавры», «литавры»!

Я резко накренил самолет и сел на хвост противнику. Ну и легкомысленный же русский мне попался! Снижаясь, я вскоре поравнялся с ним и полетел рядом. Невероятно! Кабина освещена, как в мирное время! О чем думают члены экипажа? Считают, что им ничто не угрожает? Не подозревают о присутствии немецкого ночного истребителя? Думают, что из-за двух-трех нелепых партизанских транспортников никто не станет держать здесь целую эскадрилью немецких ночных истребителей, а на венгерскую зенитную батарею ему наплевать? Ну, в последнем он прав: эти жалкие зенитки им не опасны.

Самолет спокойно летел вперед, я прекрасно видел пилота, склонившегося над приборами. Что же мне делать? Никакого желания сбивать такую легкую цель.

Вновь подал голос наземный пост наведения:

— Внимание, внимание! Вы над нами. Мы вас видим, мы вас видим. Успешной охоты.

Я предпочел бы дать противнику уйти, меня очень тревожила его освещенная кабина. Однако мой экипаж понукал:

— Стреляйте. Если мы его упустим, партизаны получат еще больше автоматов и наши солдаты поплатятся своей жизнью.

Да, они были правы. Противника необходимо сбить, но он должен получить шанс защищаться. Я еще раз взглянул на пилота, спикировал в сторону и с 80 ярдов прицелился в конец левого крыла противника. С грохотом вырвались снаряды из двух моих пушек. И попали в цель. Невысокое пламя замерцало и тут же погасло. Итак, противник предупрежден. Никакой реакции. Вражеский пилот слегка накренил самолет, но не выключил огни. Я подлетел ближе и увидел, что члены экипажа что-то увлеченно обсуждают. Они явно не понимали, откуда прогремели выстрелы Я дал еще одну короткую очередь, на этот раз по концу правого крыла. Та же история. Легкое, тут же погасшее пламя. Теперь экипаж должен выпрыгнуть с парашютами, не можем же мы до бесконечности играть в эти игры. Однако после нескольких неконтролируемых рывков транспортник вернулся на свой курс. Огни все еще были включены. Теперь я должен взяться за дело серьезно, или мы доберемся до партизанской территории, а я не собираюсь усиливать партизанские отряды русскими летчиками. После двух предупредительных выстрелов по крыльям я не мог больше тянуть время.

— Стреляйте по бензобакам! — сердито крикнул Грасхоф в радиотелефон. — Джентльменам будет гораздо удобнее на парашютах.

Я все еще сердился на своих парней и выстрелил так, чтобы экипаж мог спастись. Я приблизился к противнику. Жадные языки пламени уже облизывали правый бензобак. отбрасывая свет на мой самолет. Наконец один из членов экипажа выпрыгнул. Я начал отсчет:

— Первый, второй…

Но слово «второй» застряло у меня в горле. Второго не было. Самолет продержался в воздухе еще несколько секунд и вошел в штопор.

Тайна раскрылась на следующий день. Шварц сообщил, что выпрыгнувшего летчика, русского полковника, привезли со сломанной ногой в госпиталь, и я помчался в Сомбор. Первые известия сообщил мне доктор. Русский полковник получил приказ показать группе молодых летчиков партизанский «воздушный мост». Они очень удивились, когда их обстреляли зенитки. Из загоревшейся машины смог выпрыгнуть только полковник. Я спросил врача, можно ли поговорить с раненым, и он дал мне разрешение. Со странным чувством открывал я дверь палаты. Русский лежал на кровати, таращась в пустоту, и едва удостоил меня взглядом. Я подошел к нему, положил пачку сигарет на его тумбочку и пожал руку. Он на ломаном немецком поблагодарил за внимание. На его лице читалось удивление: в чем причина дружеского визита немецкого офицера? Я не успел ответить на его невысказанный вопрос, он через переводчика рассказал мне о том, что случилось накануне.

Экипаж действительно решил, что их обстреляла венгерская зенитная батарея, а потомy не воспринимал всерьез случившееся, пока не наступил критический момент. Приведу: лова самого полковника:

— Встревоженный попаданиями в крылья, я взглянул на испуганные лица курсантов. У них не было парашютов. До этого момента мы не подвергались нападению, а парашюты в России — редкость. Я с трудом успокоил их, но у них были дурные предчувствия. Они с ужасом всматривались в темноту, пытаясь увидеть землю, лежавшую в тысячах футах внизу. До конца своих дней я не забуду вопросительный взгляд юноши, сидевшего рядом со мной. Ему едва ли исполнилось восемнадцать лет. Когда самолет содрогнулся от второго взрыва и яркое пламя с правого крыла ослепило нас, он схватил меня за руку. В его глазах застыл ужас. Но и на тот раз нам повезло. Пламя погасло, а оба мотора продолжали нормально работать — Я подумал, что гудшее позади, и хотел закурить, чтобы парни успокоились. Никаких признаков зениток. Мой юный сосед вздохнул с облегчением и поднес мне зажигалку. И в этот момент раздался жуткий взрыв. Один из мальчишек крикнул: «Пожар! Горит правый бензобак». Все дальнейшее заняло несколько секунд. На борту началась паника. Я чуть с ума не сошел, глядя на эту трагедию, и не находил в себе сил покинуть самолет. Затем пламя добралось до кабины, нас окутал едкий дым. Воздух накалился, свет выключился. Так мы летели, пока от горящего крыла не отвалился правый мотор. Самолет сразу вошел в штопор и понесся к земле. Собрав последние силы, я выбрался из горящей кабины; не помню, как раскрылся парашют. В себя я пришел, только ударившись о землю. — При этих словах полковник взглянул на свою загипсованную правую ногу. — Да, с парашютами все остались бы живы. У нас было много времени.