Книга Александр Великий. Смерть бога - Пол Догерти

Гермолая вывели перед собранием и спросили, почему он замыслил такой ужасный заговор. Гермолай ответил: «Раз ты спрашиваешь о причинах, словно бы не имеешь о них понятия, то я отвечу: мы решили убить, потому что ты стал обращаться с нами не как с рожденными свободно людьми, а как с рабами». Отец его Сопол вскочил, называя его отцеубийцей, и, зажимая ему рот, сказал, что не стоит слушать человека, теряющего рассудок при виде зла. Царь, прервав отца, велел Гермолаю говорить то, чему он научился у своего наставника Каллисфена. Гермолай заговорил: «Воспользуюсь твоей милостью и расскажу, чему всех нас научили несчастья. Сколько македонцев, несмотря на твою жестокость, осталось в живых, особенно людей не благородной крови? Аттал, Филота, Парменион, Линкестид и Клит, не убоявшись сильного врага, сражались в бою, прикрывали тебя своими щитами и получали раны ради твоей славы, твоей победы. Чем же ты их отблагодарил?! Кровь одного из них так и не удалось стереть с твоего стола. Другой умер в страшных мучениях. Военачальников ты поднял на дыбу и персы, которых они когда-то и победили, смотрели на это, как на веселое зрелище. Парменион когда-то помог тебе уничтожить Аттала, и что же? Ты умертвил его без суда. Соблюдая очередность, ты совершаешь казни руками несчастных людей и их же приказываешь потом умертвить другим». Поднялся страшный шум, все разом закричали на Гермолая. Сопол выхватил меч и, если бы царь не удержал его, без сомнения, зарубил бы сына, однако Александр велел Гермолаю говорить и просил, чтобы все терпеливо слушали, как он сам умножает причины своего наказания.

И снова заговорил Гермолай: «Как великодушно ты позволяешь говорить юнцам, неискусным в риторике! А голос Каллисфена из-за толстых тюремных стен никто не слышит, и все потому, что человек этот умеет говорить. Почему же его не приведут, ведь выслушивают даже тех, кто сам сознался в преступлении? Выходит, ты боишься слушать правду из уст невиновного человека и даже вида его не выносишь. Я заявляю: он ни в чем не виноват. Здесь стоят те, кто вместе со мной замышлял наше славное дело, но никто из нас не скажет, что Каллисфен был нашим сообщником, хотя он давно уже осужден на смерть несправедливым и безжалостным царем. И это твоя награда македонцам: их кровь ты ни во что не ценишь! Ты захватил огромные богатства, их несут на себе 30 тысяч мулов, а твоим солдатам увезти домой нечего… Да ладно, все это мы могли бы стерпеть, пока ты не забыл о нас ради варваров, нам же, победителям, надел на шеи ярмо новых обычаев. Тебе нравятся персидские одежды и персидский образ жизни. Вот и получается, что убили бы мы царя персидского, а не македонского. Отныне мы смотрим на тебя как на дезертира, перебежчика, и судим по военным законам. Ты потребовал от македонцев, чтобы они падали перед тобой ниц и приветствовали тебя как бога. От своего отца Филиппа ты отрекся, а если бы из богов кто-нибудь был выше Громовержца, то ты пренебрег бы и Зевсом. Тебе кажется странным, что мы, свободные люди, не можем терпеть твоего высокомерия? Ну как нам доверять тебе, ведь по твоей милости мы можем умереть без вины или – что еще хуже – стать рабами? Ты же, если еще можешь исправиться, будешь многим обязан мне. Ведь от меня ты впервые узнал, чего не могут выносить люди, рожденные свободными. Я встану перед тобой на колени: только пощади наших родителей. Не отягощай мучениями их одинокой старости. Ну а теперь вели нас казнить, чтобы мы своей смертью обрели то, чего хотели добиться твоей».

Речь Гермолая была пропитана духом традиций Филиппа, и, несмотря на протестующие выкрики, он договорил ее до конца. По этой речи можно судить о непримиримом отношении македонцев к автократическим методам Александра. Речь эта очень важна еще и потому, что она демонстрирует: несмотря на всю пропаганду Александра, трагичность и ужас происходящего, Македония горько сожалела о смерти Пармениона и других людей. На мой взгляд, речь исторически корректна. Главный ее постулат – всеобщее недовольство. Александр, должно быть, размышлял об этом. Плутарх сообщает: после того как казнили пажей и убрали Каллисфена, Александр написал своему регенту в Македонию: «Мальчишек македоняне побили камнями, а софиста я еще накажу, как, впрочем, и тех, кто его прислал и кто радушно принимает в своих городах заговорщиков, посягающих на мою жизнь». Последняя фраза звучит загадочно, но в словах сквозит грозный намек, возможно, на самого Антипатра и, конечно же, на Аристотеля, который, должно быть, устроил племянника в армию. Александр намекает также, что дело куда сложнее, чем кажется на первый взгляд, это не просто заговор пажей. В конце концов, новый военный поход был вызван к жизни не персидскими нововведениями, а драматической борьбой между армией и непреодолимым стремлением Александра делать только то, что он считал нужным.

Александр начал экспедицию в Индию весной 327 года до н. э. К осени 326 года его войско, как говорится, хлебнуло лиха во всех отношениях. Воины прошли сотни миль, сражались против разъяренного противника, понесли огромные потери, выдержали страшное сражение со слонами раджи Пора, столкнулись с непримиримым противостоянием брахманов, пострадали от страшной жары и предательских муссонов на территориях, где находятся сейчас современный Западный Пакистан и Гиндукуш. В последние месяцы 326 г. до н. э. на реке Гидасп (Джелам) македонцы, несмотря на посулы, раздражение и угрозы Александра, заявили, что дальше не пойдут, не желали даже и обсуждать этот вопрос. Александр созвал военный совет. Он умолял, подкупал, уговаривал их следовать за ним в глубь Индии, но они отвечали ему суровым молчанием. Похоже, убедить их было невозможно.

Наконец, полководец Кен, зарекомендовавший себя в уничтожении Пармениона и Филоты, набрался храбрости и объяснил царю настроения в армии. В сохранившихся письменных свидетельствах речь его, скорее всего, обработана Птолемеем. В ней дана четкая и ясная картина настроений в армии осенью 326 года до н. э. Речь Кена – образец дипломатичности и такта. Сначала он признает, что Александр не требует «неразумного послушания» и что действовать он будет только при полном их согласии (не забывая о происшедших событиях, Птолемей, должно быть, был крайне осторожен в словах). Кен объясняет, что говорит он не от имени военачальников, а от имени простых солдат. Затем он говорит, что если войска не хотят идти, то Александр должен принять их выбор. Он советует Александру вернуться домой, к матери в Македонию. Оказавшись там, Александр может набрать новое войско и совершить с ним новые завоевания, возможно, то будут скифы за Черным морем, неплохо также отправиться вдоль африканского побережья, покорить Карфаген и Ливию. Он сможет набрать свежих молодых людей, полных энергии, это будет лучше, чем вести ветеранов, которым хочется домой. Кен добавил, что успешный человек должен знать, когда следует остановиться. Армия полностью доверяет Александру и его счастливой звезде, но ведь фортуна может и изменить.

Согласно Арриану, вторящему Птолемею, слова Кена были встречены аплодисментами и даже слезами. Александр тем не менее кипел от злости. Он хотел добиться своего, однако ни армия, ни командиры не уступали. В конце концов Александр вынужден был пойти на жертву. Он заявил, что прорицания авгуров на данный момент неблагоприятны, и, сохранив тем самым лицо, Александр сказал восторженной армии, что они пойдут домой.