Книга Любовь диктаторов. Муссолини. Гитлер. Франко - Александр Патрушев

Но попытка самоубийства не состоялась: таблетки оказались фальшивыми. «Я должен умереть дважды!» — в ужасе воскликнул Чиано. В его камеру неслышным шагом вошел священник дон Киот. Чиано исповедался. «Я хорошо знаю моральную атонию моего тестя, — безучастно произнес он. — Если упрется, становится хуже Макиавелли. И потом, как он может не хотеть того, чего хочет Гитлер?» На следующее утро, в последний раз идя по тюремному коридору, Чиано громко проклинал некогда обожаемого им тестя. «Мы все захвачены одним штормом, — кричал он. — Скоро придет и час Муссолини! Насилие всегда оборачивается против себя самого!» «Всемогущий» Чиано понял это слишком поздно.

Экзекуция состоялась утром 11 января на полигоне форта Сан-Про коло в пригороде Вероны. 30 чернорубашечников выстроились на расстоянии 12 метров от осужденных. По принятому среди фашистов обычаю «предателей» привязали к стульям и усадили спиной к карателям. За происходившим внимательно наблюдали эсэсовцы, сбоку была установлена фотокамера. Иерархи погибали с криками: «Да здравствует дуче!» Чиано не проронил ни звука.

В тот же день Муссолини пригласил к себе дона Киота и попросил рассказать о подробностях казни. «Трагедия разыгралась так, как вы этого хотели», — начал говорить священник. «Но ведь так решили судьи», — слабо попытался протестовать дуче. «Это были ваши судьи», — отрезал дон Киот. В глазах сидевшего перед ним человека священник прочел мольбу не задавать ему вопроса о помиловании. Дело в том, что прошение о помиловании осужденных было подано, и секретарь фашистской партии Паволини не один час метался в поисках чиновника, который согласился бы его отклонить. Дуче сделал вид, что ему ничего не было известно. По словам дона Киота, в ходе беседы он производил жалкое впечатление одинокого, загнанного в угол человека. «С сегодняшнего дня начинаю умирать и я», — грустно сказал он жене.

Свергнутый итальянцами и униженный немцами, дуче отчетливо понимал, что его время прошло, что реальной власти уже не вернуть, что как политик, как вождь он мертв. В стране нарастала волна антифашистского сопротивления, разворачивалась полномасштабная гражданская война. Фашистские части, набранные на контролируемой нацистами территории и находившиеся под общим командованием Муссолини, отступали под напором англо-американских войск и проводили карательные акции против партизан. Дуче был прекрасно осведомлен об экзекуциях: ему периодически докладывали о них и показывали снимки казненных. Он и сам неоднократно отдавал прямые приказы о расстрелах дезертиров и партизан.

Муссолини попытался пустить в ход и старое, проверенное оружие — социальную демагогию, но его уже никто не слушал, ибо каждый здравомыслящий человек невольно задавался вопросом: почему же всего этого не было сделано раньше? «Если бы я сейчас обещал итальянцам золотые монеты, то никто не поверил бы, — печально признавался дуче своим близким. — Если бы я стал раздавать эти монеты, то их брали бы с глубокой уверенностью, что они фальшивые. А если специалисты сказали бы, что они подлинные, то итальянцы подумали, что теперь золото ничего не стоит. Дело обстоит именно так, и ничто не может этого изменить».

В быту Муссолини совершенно опустился и деградировал физически: заметно постарел, сгорбился и обрюзг. Его глаза ввалились, щеки обвисли, а дряблый живот нависал над ремнем, стягивавшим армейскую гимнастерку. От былой грозности и решительности на лице не осталось и следа.

Каждое утро к дуче заходил его личный врач А. Поцци. Он наблюдал у пациента нарастание типичных проявлений психоза: страх, раздражительность, мания преследования, обостренное восприятие мелких неурядиц и т. д. «Заботливый» фюрер приставил к «другу Бенито» персонального доктора — профессора Захариа, пытавшегося лечить его язву. Немецкий «эскулап» сразу отменил молоко, которым постоянно питался дуче, и пациенту стало лучше. Тем не менее, по свидетельству Захариа, Муссолини был «явной развалиной и совершенно очевидно находился на краю могилы». Его состояние лекарь определял как «тяжелый физический и моральный коллапс, лишающий энергии и движения мысли».

Целыми днями дуче бесцельно слонялся по комнатам, заводил разговоры на ничего не значащие темы, впадал в уныние и предавался мрачным размышлениям. Он был апатичен, ни к чему не проявлял живого интереса, иногда приходил на службу, как правило, небритым, в несвежей рубашке и грязных туфлях. Текущие дела правительства его не волновали, и он все перепоручал министрам. По старой привычке Муссолини оставлял вечерами свет в своем кабинете и иногда через служебный вход отправлялся к Кларетте Петаччи, которая вновь оказалась рядом.

Пассия дуче провела в тюрьме замка Висконти 45 дней и ночей. Она не теряла надежды на встречу с Муссолини и при первой же возможности попыталась вырваться на волю. За Клареттой присматривали монахини, но они же и передали ее письмо брату Марчелло, который немедленно отправился в немецкий штаб в Новаре и сообщил гитлеровцам о местонахождении любовницы дуче.

Люди из гестапо ухватились за эту возможность. Они вызволили Кларетту и ее семью, а заодно приставили к столь ценной даме опытного телохранителя — молодого, бравого майора СС Франца Шоглера. Его главной задачей была не столько охрана Кларетты, сколько вытягивание из нее информации о настроении и замыслах дуче. В этой связи некоторые биографы Муссолини со ссылкой на некие обнаруженные в 1995 году в Швейцарии документы пишут о том, что женщина была завербована гитлеровской разведкой.

Такое утверждение представляется некоторым преувеличением. Во-первых, потому что сам факт вербовки не установлен документально; во-вторых, потому что Кларетта столь глубоко и искренне любила Муссолини, что никогда не согласилась бы шпионить за своим возлюбленным или причинить ему какой-то вред. В письме Витторио Муссолини, старшему сыну дуче, она честно призналась: «Я никогда и ничего не просила у вашего отца. И мне бы очень хотелось, чтоб вы знали: ради него я готова на все, я готова отдать за него свою жизнь». Когда Кларетта писала эти строки, вряд ли она предполагала, что они станут пророческими.

Однако не вызывает сомнения тот факт, что любовница дуче действительно стала для немцев важнейшим источником информации. Она не скрывала от Шоглера того, что знала, и делала это осмысленно, поскольку была глубоко убеждена, что гитлеровцы не предадут Муссолини и в конечном счете помогут ему уцелеть. Они перевезли Кларетту в Гардону, временно поселили на квартире по соседству с японским дипломатом и устроили встречу с Муссолини. Ее восторгу не было предела. Дуче обрадовался любимой женщине, старые чувства еще тлели, и он дал согласие на ее размещение где-нибудь поблизости.

Пронырливый Буффарини-Гвиди вновь взял в свои руки дело устройства личной жизни диктатора. Он подыскал пустующую виллу «Фьордализо» в парке некогда принадлежавшей поэту-флибустьеру Габриэле Д’Аннунцио виллы «Витториале». Здание было расположено на самом берегу озера Гарда, почти напротив новой резиденции Муссолини. Их разделяла неширокая водная гладь, которую можно было за четверть часа преодолеть на лодке, но дуче предпочитал пользоваться небольшим «фиатом», для видимости оставляя официальную машину перед центральным входом в свою резиденцию.