Книга Мой муж - Сальвадор Дали - Юлия Бекичева

Стояла теплая осень. Выкрашенные известью дорожки, ведущие к замку Гала в Пуболе были усыпаны ощетинившимися, еще не успевшими освободиться от зеленых кафтанов каштанами. Гала лежала на диванчике в гостиной, нацепив на нос очки и уткнувшись в истрепанный томик Достоевского.

– Вы кого-то ждете в гости, мадам? – поинтересовалась Пакита, которая приехала хлопотать по хозяйству. В холле – девушка. Сесиль ээээ… Сесиль…

Гала похолодела. Что-то внутри нее вздрогнуло и… окаменело. Она так хотела искренности, дружбы. Но она так и не научилась быть матерью для той, кто ожидал ее внизу. О чем они будут говорить? Оправдываться? Увольте.

Спрятавшись за занавеской, Гала с настороженным любопытством наблюдала, как чужая женщина, вошедшая во двор замка, покидала его. Ее дочь – чужая женщина. Им незачем встречаться. Скрипнули и закрылись ворота. Елена сжалась в комок, чувствуя себя гадкой и ничтожной.

«Дочь любит тебя ностальгически, – вспомнила Гала строки из письма покойного Поля. – Многие годы Сесиль была очень одинока. Она, сдержанная от природы, плачет всякий раз, когда кто-то говорит о тебе. Но ты не переживай, моя маленькая. Ты можешь все уладить, если напишешь ей нежное письмо и пришлешь что-нибудь, чтобы она знала, что ты думаешь о ней».

Мать так и не написала Сесиль. Ей, по прежнему, нужен был только… ее «малыш»

Роман Дали с Амандой был в самом разгаре. По заверениям Лир, она никогда не была любовницей великого мистификатора, хотя о сексе маэстро говорил чаще, чем нужно и всячески ухлестывал за молоденькой фавориткой. По утрам Дали оставлял Аманде любовные записочки рядом со столовыми приборами, лежащими на накрытом для завтрака столе. Заметив красивую ленточку в ее волосах или носовой платочек в руке, Дали тут же забирал вещь «на память».

«Я уже неоднократно замечала его фетишизм. Он заботливо сохранял мою старую соломенную шляпу и мои разрисованные сапоги», – писала Аманда в книге воспоминаний. Дали был увлечен не на шутку. Он шептал девушке «люблю» и, будучи женат на Гала, даже предложил Аманде… выйти за него замуж.

– Я не хочу выходить за вас замуж. Я хочу быть вам, как сестра, – отнекивалась Аманда.

– Вам это уже удалось, – целуя девушку в щеку, шептал Дали.

Влюбленность в Аманду ничуть не умаляла любви к Гала. Для Дали жена оставалась самым главным и необходимым человеком, не видя которого продолжительное время, он начинал задыхаться. Путешествуя, обедая, рассматривая картины с Амандой, Сальвадор все время вспоминал свою Галючку.

«Как только она появляется, он становится более церемонным, более спокойным. Он всегда готов ей услужить и никто ему больше не нужен», – писала Лир.

Аманда ошибалась. Дали были жизненно необходимы обе женщины. Одна, как мать, менеджер, опора, советчица. Другая, как весенний ветер, как тонкий аромат цветущих яблонь, дурманящий голову. Все вместе придавало художнику сил и поддерживало его желание творить. Сальвадор по-прежнему писал картины, лепил из воска, рисовал иллюстрации для книг, создавал эскизы для ювелирных изделий и упорно шел к достижению мечты всей своей жизни – созданию музея. Занятая модельной и музыкальной карьерой, уезжала в Мюнхен Аманда, погружалась в чтение, укрывшаясь от посторонних глаз Галючка, опускался занавес в эротическом театре. Сталкиваясь лицом к лицу с одиночеством, Дали вспоминал о конечности своего существования, об отсутствии наследников. Его дети – его картины, книги, эскизы, наброски должны были обрести свой дом прежде, чем он оставит этот бренный мир.

XXII

Храм на руинах

Возводя в мечтах храм созданного им искусства, Дали возвращался к истокам, в город своего детства Фигерас.

«Где же еще, как не в моем городе должны сохраниться и жить в веках самые экстравагантные и фундаментальные из моих работ», – писал Дали.

Здесь жила и похоронена мама, в этой церкви его крестили, а в здании муниципального театра, которое располагалось прямо напротив церкви, прошла его первая выставка. Время не пощадило театр. Во время гражданской войны его стены были разрушены почти до основания. Руины облюбовали крысы. С появлением здесь рыбного рынка, этих серых, отвратительных разносчиков чумы стало еще больше. Художнику понадобилось несколько лет, чтобы добиться реконструкции дорогого его сердцу здания. Идею Сальвадора создать музей поддержал… диктатор и фашист Франко.

В молодые годы шокировавший своими высказываниями о любви к гитлеризму коллег-сюрреалистов, постаревший Дали открыто поддерживал франкистский режим. Теперь он не оправдывался, прикрывая свою позицию высказываниями о черном юморе. Б 1956 году Франко принял художника в Эль-Прадо. В 1969 году, отвечая на вопросы журналиста Антонио Олано, Дали утверждал:

«Я всегда был анархистом и в то же время монархистом. Истинная культурная революция – это реставрация монархических принципов. Монархическая традиция – это изменение и возобновление, в живописи она выражается в использовании ультрафотографической техники». «Восстановление Монархии в Испании – это большой шаг вперед, который мог сделать только Франко, благодаря своему великолепному политическому инстинкту» или «Одно из главных событий моей жизни – это Генералиссимус Франко […]. Я глубоко восхищаюсь Генералом Франко, возродившим Испанию. Он добился для страны великого экономического процветания». Кроме того Дали во всеуслышанье озвучил свою мечту: написать портрет внучки Франко.

Интервью такого рода, данные Дали приводили режиссера Луиса Бунюэля в бешенство. В который раз, ради своих интересов Дали предавал все, что было свято для их тройственного, университетского, дружественного союза. Великий гений шел к славе, стараясь не замечать того, что ему замечать не хотелось. Для пережившего войну, ставшего свидетелем многочисленных убийств Бунюэля война с фашистами продолжалась. Он описывал ее в своей книге:

«Франко все продвигался вперед. Некоторые города и деревни оставались верны Республике, другие сдавались без боя. Репрессии фашистов были безжалостными. Расстреливали всякого подозреваемого в либерализме. Пока мы, вместо того чтобы любой ценой объединиться, делать это как можно скорее в предчувствии борьбы, которая обещала стать смертельной, только теряли время, анархисты преследовали священников. Однажды прислуга говорит мне: „Спуститесь вниз, там на улице, справа, лежит убитый священник“. Даже будучи убежденным антиклерикалом, я не мог одобрить такую жестокость.»

Испанцы, среди которых были друзья, соседи, поклонники творчества Дали не смогли простить художнику предательства.

«Во время гражданской войны в Испании, он много раз высказывал свои симпатии фашистам. Дали предложил фаланге создать довольно экстравагантный мемориальный памятник. Речь шла о том, чтобы собрать воедино кости всех погибших на войне. Он предлагал поставить на каждом километре по пути из Мадрида в Эскориал цоколи с настоящими скелетами на них. По мере продвижения к Эскориалу скелеты становились бы все крупнее. Первый, по выезде из Мадрида, был бы размером в несколько сантиметров, последний – в Эскориале – достигал бы трех-четырех метров», – писал Бунюэль.