Книга Дочь болотного царя - Карен Дионне

Хотя есть вероятность, что он подбросил агат на этот пенек не для того, чтобы показать, насколько он превосходит меня в слежке и охоте. Может быть, это провокация. Или приглашение.

Я не забыл тебя. Я забочусь о тебе. Я хочу встретиться с тобой наедине в последний раз перед тем, как исчезну.

Я вытаскиваю из-за пояса полу рубашки, подбираю агат и протягиваю Рэмбо, чтобы тот его понюхал. Он идет по следу, обнюхивая ветки и кустарник, – к участку на дороге в двадцати футах от моего грузовичка. Оттуда цепь следов ведет на запад. Похоже, их оставили ботинки мертвого тюремного охранника. Я возвращаюсь к машине, и мне кажется, что отец сейчас выскочит из кустов и схватит меня, как, бывало, делал, когда я возвращалась в хижину, наслушавшись его страшилок в бане.

Бросаю камень на переднее сиденье, а Рэмбо привязываю на заднем и знаком велю ему лежать и вести себя тихо. Я не забыла, как мой отец относится к собакам. Отсоединяю ключ зажигания от остальных и прячу в один карман, а телефон ставлю на беззвучный режим и прячу в другой. Обычно я оставляю ключи в машине, когда иду на охоту, потому что на Верхнем полуострове не так уж много угонщиков, а ключи слишком громко звенят в кармане, но у меня нет желания пройти по отцовскому следу, а потом обнаружить, что он угнал мою машину. Для большей безопасности я запираю кабину, а затем проверяю, на месте ли нож и пистолет. В полиции сказали, что отец вооружен и опасен. Но и я тоже.

Четверть мили спустя след сворачивает на подъездную дорогу к одной из хижин, которые я хотела проверить. Я проезжаю мимо и делаю большой крюк, чтобы подъехать к дому сзади. Условия для укрытия здесь хуже, чем я думала. В этом лесу в основном растут лиственницы и сосны Бэнкса, тонкие, чахлые и сухие, как растопка, передвигаться здесь бесшумно невозможно. С другой стороны, если отец ждет меня в самой хижине, то он знает, что я здесь. Хижина ветхая и маленькая, и полянка, на которой она стоит, расположена так далеко, что почти теряется в лесу. Крышу ковром устилают мох и сосновые иголки. Боковые стены заросли крепким плющом, под ними виднеются высокие желтые цветы. Хижина выглядит, как сказочный домик из книжек моих дочерей. Но не такой, в котором живет милая бездетная пара или бедный дровосек. Скорее такой, куда заманивают неосторожных детишек. Я не свожу взгляда с сарая на краю дороги, где стоит старый пикап. Заглядываю под прицеп и осматриваю балки, но сарай пуст.

Я прочесываю границы участка и обхожу хижину сзади. Из единственного окна с этой стороны открывается вид на спальню, которая едва ли больше кровати. Внутри стоят шкаф и продавленное кресло. Кровать расположена в центре комнаты, и в ней явно давно не спали. Я подхожу к хижине сбоку и проверяю второе окно. Ванная комната, вся сантехника ржавая, а полотенца старые. В стаканчике, прикрепленном к стене над раковиной, всего одна зубная щетка. Вода в туалете коричневая. Судя по темному кольцу над самой ее поверхностью, в этом туалете уже очень давно не смывали воду.

Из следующего окна открывается вид на гостиную, точь-в-точь похожую на гостиную моих дедушки и бабушки: выцветший диван, парные кресла, деревянный кофейный столик с миской, полной шишек, фигурных коряг и камешков агата. Застекленный шкаф в углу, набитый всякими безделушкам, солонками, перечницами и стеклянной посудой времен «великой депрессии». На ручках и спинках кресел – пожелтевшие вязаные салфетки. Старое кресло нуждается в смене обивки. На столике рядом с ним – кофейная кружка и сложенная газета. Комната выглядит нетронутой. Если отец и ждет меня внутри, то явно не здесь.

Я подхожу к главной двери и бесшумно ступаю на крыльцо. Спокойно стою и вдыхаю носом воздух. Когда охотишься на человека, нужно двигаться медленно. После нескольких долгих минут, в течение которых абсолютно ничего не происходит, я подхожу к двери. Ручка легко проворачивается, и я захожу внутрь.

Мне было пятнадцать, когда я впервые вломилась в чужой дом. К тому моменту я уже успела вылететь из школы, и попечители, которых назначил штат, не представляли, что со мной делать, как и дедушка с бабушкой, так что свободного времени у меня было завались.

Хотела бы я сказать, что меня вынудила сделать это острая нужда, что я попала под дождь, или в метель, или что-то в этом духе, но на деле это была обычная забава, идея, родившаяся от скуки в один из тех дней, когда мне было нечего делать. Тот дом в лесу принадлежал родителям мальчишки, с которым я вместе ходила в школу и который постоянно мне пакостил. И я подумала: неплохо бы перевернуть там все вверх дном и напакостить ему. Я не собиралась наносить серьезный ущерб, лишь хотела оставить для него доказательства того, что я вломилась в его дом, просто чтобы он знал, что я это могу. На двери было несколько наклеек «Частная собственность, объект находится под охраной», но на двери в доме дедушки и бабушки тоже были такие, и я знала, что это предупреждение – фальшивка. Дедушка говорил, что поддельные предупреждения ничем не отличаются от настоящих, и они куда дешевле, чем установка сигнализации.

Мой план был прост:

1. Надеть пару желтых резиновых перчаток, которые я нашла у бабушки под раковиной.

2. Выкрутить с помощью ножа штифты из входной двери.

3. Открыть какие-нибудь консервы на кухне, разжечь огонь в печке и разогреть их, потому что горячие консервы я люблю больше, чем холодные.

4. Оставить банку из-под консервов в центре гостиной и положить туда дохлую мышь, которую я нашла в дровяном сарае дедушки и бабушки.

5. Вернуть дверь на петли и сбежать.

Мышь сдохла совсем недавно, и я рассчитывала, что помещение как следует пропитается ее вонью: вошедшего для начала сразит ее запах. Затем найдут банку с мышью и поймут, что кто-то к ним вломился, но не узнают, кто именно, потому что я надела перчатки. И как только мне пришла в голову идея с мышью в банке, я решила вломиться в охотничьи домики всех дразнивших меня детей и сделать ее моей визитной карточкой.

В полиции решат, что эти взломы никак не связаны, но мои мучители увидят связь и поймут, что это я. А выдать меня не смогут, потому что тогда выдадут и себя. Это было лучшей частью моего плана.

Но, как оказалось, не все такие скупердяи, как мой дед. Предупреждения о сигнализации оказались настоящими. Я сидела в кресле у печки и просматривала подшивку журналов «Нэшнл географик», пытаясь выяснить, нет ли здесь номера со статьей о викингах, и ждала, когда закипят мои бобы, как вдруг к парадной двери подъехала машина шерифа с мигалкой. Я могла бы улизнуть через заднюю дверь, и на земле не нашлось бы шерифа, который сумел бы поймать меня, когда я растворюсь в лесу, если только я сама этого не захочу, но тут из машины вылез его помощник, тот, который уже два раза возвращал меня домой после того, как я сбегала, и у нас с ним вроде как были неплохие отношения.

– Не стреляй! – крикнула я и вышла наружу с поднятыми руками.

Мы оба расхохотались. Помощник шерифа заставил меня вернуть все на место, а затем открыл передо мной дверцу машины так, словно я была кинозвездой, а он – моим шофером. По пути домой мы травили охотничьи и рыболовные байки, и это было очень весело. Я рассказала ему историю о том, как мой отец однажды свалился в медвежью яму, – так, словно это случилось со мной, и его это здорово впечатлило. Когда я спросила у него, не хочет ли он стать моим парнем, раз уж мы так хорошо ладим, он сказал, что женат и у него двое детей. Я не понимала, почему это имеет значение, но он меня заверил, что имеет.