Книга Вокруг Парижа с Борисом Носиком. Том 1 - Борис Носик

«Стасов хотел побранить Тургенева, а вместо этого его похвалил. Тургенев певец не плотской любви, а чистой, самоотверженной любви, которая может ограничиться взглядом и намеком, но которая нередко, по выражению Мопассана, сильнее смерти… Он сам до старости лет был тем юношей, который умел любить глубоко и самоотверженно. Его мать говорила про него: он однолюб, он может любить только одну женщину».

В 1856 году Афанасий Фет гостил у Тургенева в Куртавенеле, и три года спустя Тургенев сообщил Фету в шутливом письме, что он все там же, в замке:

В нем ничего не изменилось: толькоТот ров, который, помните, струилсяПред вашими смущенными глазами,Теперь порос густой травой и высох.И дети выросли… Что ж делать детям,Как не расти? Один я изменилсяК гораздо худшему…

О любви Тургенева к этим местам, к Куртавенелю, писал в своей биографической повести русский писатель-эмигрант Борис Зайцев:

«Он обожал Куртавенель. Говорил позже, что, когда к нему подъезжает, всегда чувствует острое замирание сердца – в нежности… Он называл Куртавенель «колыбелью своей славы» – и это верно, конечно. (Самые русские «Записки охотника» принадлежат Франции!) О том, что это колыбель его любви, не упоминает – о ней он не высказывался, но это, конечно, так. Она сама сочится из строк позднейших писем, – пронзил его Куртавенель и то, что там происходило. А происходило многое, важнейшее в любви. «Помните ли вы тот день, когда мы смотрели на небо, чистое, спокойное, сквозь золотистую листву осин?» Вспоминает о дороге, обсаженной тополями и ведущей вдоль парка в Жарриэль. «Я опять вижу золотистые листы на светло-голубом небе, красные ягоды шиповника в изгородях, стадо овец, пастуха с собаками и… еще много другого». Не известно ничего об этом «другом», что испытал он. Это его тайна, его счастье – счастьем, ярким, удовлетворенным чувством, хоть и кратким, обвит Куртавенель. Здесь, по-видимому, сближение произошло полное».

…Нет больше замка. Нет Полины, ее мужа и ее поклонников. Нет прежних радостей и горестей. И если память об этой любви оживает время от времени в живописных окрестностях Розэ-ан-Бри, так это благодаря Ивану Тургеневу, писавшему в этих местах грустные письма и вдохновенную русскую прозу…

А нам пора в дорогу. Самый соблазнительный объект нашего нынешнего путешествия еще впереди, и до него нам уже недалеко: меньше двадцати километров к юго-востоку по 331-й департаментской дороге. И вот он, славный Провен, былая графская столица, а нынче просто маленький провинциальный городок (вроде Талдома, Пошехонья или Переславля-Залесского), но какой городок-памятник, какая сокровищница искусства!

Хорошо бы подъехать к Провену поздно вечером, когда, искусно подсвеченные, сказочно сияют в ночи и стены его, и шпили, и башни. Но тогда что же – ночевать, что ли, в этом Провене, в каком-нибудь часе езды от столичного Парижа? А отчего б и не заночевать, скажем, на улице Капуцинов, в дешевой гостиничке «Золотого Креста», которую считают едва ли не самой старой гостиницей в целой Франции (1270 год рождения, но с тех пор в номерах установили уже и телефоны, и телевизоры, и все прочее, чего требует современный организм)? Или в столь же недорогом «Шале» на площади Оноре де Бальзака? Есть, конечно, гостиницы подороже, да и ресторанов здесь прорва…

Провен – истинный шедевр Средневековья. Даже в короне городов-крепостей, окружавших маленькую средневековую Францию, крепость эта занимает особое, почетное место. Верхний Город обнесен крепостною стеной, наподобие знаменитого Каркассона, однако стеной, не подвергавшейся никаким переделкам и реставрации. И, вступая на улицы средневекового Провена, дивясь его старинным домам, обширным погребам и подземельям, его церквам, заполненным шедеврами старинного искусства, даже самый нелюбопытный из путников задает вечный вопрос: откуда все это, что здесь было? Но и самый просвещенный из историков не доведет нас до истоков этого древнего поселения на выступе между долинами, образованными с двух сторон речками Дютран и Вульзи. Археологи подтверждают, что жили тут люди издревле, а легенды твердят, что была здесь римская крепость, но первое письменное упоминание о городе относится лишь к 802 году нашей эры. А в XI веке было это место уже так соблазнительно, что графы Шампани перенесли сюда свою столицу из славного города Труа. К XII–XIII векам относится расцвет Провена, и старинные хроники сообщают, что был в ту пору город «и роскошным, и обильным», славился своими ярмарками, на которые дважды, а то и трижды в год съезжались купцы с целой Франции, а также итальянские, немецкие и испанские торговцы, – съезжались надолго, торговали всякий раз по месяцу и дольше. «Либеральный» Генрих I даровал жителям города хартию вольности, при графах же, носивших по традиции имя Тибо, в городе расцвели торговля, земледелие и ремесла: здесь насчитывалось тогда больше трех тысяч ремесленников (названия улиц, где они жили, и ныне увековечивают их полузабытые уменья и промыслы). Расцвели также и высокие искусства. Славным было правление Тибо IV, того самого, что был крещен в церкви Сен-Кириас в присутствии самого короля Франции, что вырос искусным политиком, дипломатом и поэтом (трувером). Его даже называют иногда Тибо Песнопевец. Здешние труверы, в отличие от провансальских трубадуров, творили не на лангедокском языке, а на лангдойле. Тибо IV устраивал у себя в замке состязания в любовной поэзии. Он поощрял ученых и богословов, у него гостили прославленные Абеляр и Бернар де Клэрво. А уж здешние ярмарки, кто только на них не бывал! И город получил в 1230 году свою автономию – о, славные времена!..

ПРОВЕН

Однако всякому городу, как всякому овощу, свое время. В 1284 году последняя здешняя графиня Жанна Наваррская (бедняжке было в ту пору 11 лет) вышла замуж за французского короля Филиппа IV Красивого, так что и Шампань, и Наварра (а заодно и Бри) перешли к французской короне. «Корона» в эпоху Филиппа IV Красивого проявляла безмерную алчность. Понятно, что многие французские справочники с восторгом пишут об укреплении монархии этим Филиппом, которого прозвали Красивым. Был ли он и впрямь красив? Трудно установить истину, когда речь идет о столь высоком начальстве. Вспомните наших собственных красавцев – рябого, сухорукого коротышку Сталина и злобного коротышку Ильича, облысевшего еще в ранней юности. Филипп, сказывают, был блондином с жестким, тяжелым взглядом светлых глаз. Но уж то, что он был законченным мерзавцем, об этом дошли вполне достоверные сведения. Правда, иные французские источники похваливают его за то, что он «приблизил к трону незнатных людей». Но людишки эти были по большей части бессовестные крючкотворы и насильники. Они должны были добывать деньги для короля, раздевая ближнего догола. Задолжав много денег ордену тамплиеров, король велел в 1307 году арестовать и обобрать всех членов ордена. Операция прошла не вполне удачно, потому что тамплиеры успели вывезти свои сокровища! Семь лет люди короля гноили по тюрьмам и пытали руководителей ордена, иногда сжигали их живьем. А 11 марта 1314 года на Острове Евреев среди Сены (остров назван был так, потому что на нем жгли евреев – бытовало тогда такое народное зрелище) был заживо сожжен (после пыток) гроссмейстер ордена тамплиеров Жак де Мелэ. На костре у гроссмейстера хватило мужества и силы проклясть бессовестного короля и своих мучителей на тринадцать поколений вперед, призывая их к ответу на Божьем суде. Как и предсказывал гроссмейстер, король и его подручные не дожили и до конца года…