Книга Высотки сталинской Москвы. Наследие эпохи - Николай Кружков

Соотношение высот башен и городской застройки. Схема

Располагая высотные сооружения и многоэтажные здания в ансамбле города, надо учитывать их архитектурное влияние. Башни следует размещать в тех пунктах, которые обеспечивают их хорошую видимость и дают широкий охват городского пейзажа. Это хорошо понимали архитекторы предшествующих веков, которые размещали средневековые замки и соборы на вершинах холмов, хотя и делали это не только из архитектурных, но и из практических соображений, обеспечивая их обитателям наилучшую защиту от врагов. В России подобным образом выбирались места для церквей, причем часто они размещались у бровки скатов, благодаря чему воспринимаются издали во весь свой рост и даже при небольших абсолютных размерах производят сильное впечатление. Если город стоит у широкой судоходной реки, у большого озера или моря, то набережная превращается в главный фасад города, архитектурный образ которого почти целиком определяется силуэтом. Приближение башен и купольных сооружений к воде усиливает контрастность городского силуэта благодаря отражению.

Создавая эстетику регулярного города с прямолинейными улицами и строгой этажностью, архитекторы XVII–XVIII веков использовали каждое отдельное высокое здание как градостроительный акцент, размещая его в точках схода двух-, трех– и более радиальных улиц. Городской центр должен трактоваться созданием наиболее сильного монументального силуэта, поэтому в центре традиционно концентрировались наиболее мощные башни и крупные купола. Также авторы книги подчеркивали, что при планировке городов необходимо регулировать этажность застройки, устанавливая «высотные красные линии», обязательные для всех зданий, что достигается правильно разработанной схемой зонирования городских территорий[127].

Сегодня, спустя столько лет торжества в нашей стране модернистской, лишенной национальных истоков архитектуры, трудно поверить в то, что послевоенная градостроительная теория, которая разрабатывалась в такие сжатые сроки и в таких сложных условиях, включила в себя столь ясные композиционные приемы создания красивых и гармоничных поселений. Эти города должны были проектироваться и строиться на столетия, для детей и внуков, которые потом передали бы их своим детям и своим внукам. Но история не терпит сослагательного наклонения, она всегда жестока и особенно жестока задним числом. И нет нужды рассказывать теперь о том, почему в хрущевские годы из архитектурной теории выбрасывали целые главы. И немногие люди с тех пор поняли, что же именно мы потеряли в эпоху борьбы с архитектурными излишествами.

Этот разговор о градостроительных принципах проектирования советских высотных зданий мы начали отрывком из статьи Н. Соколова. Завершим его другим отрывком из той же статьи. Описывая американскую архитектуру первой половины XX века, автор едва ли мог подозревать, что описал во многом и черты характерные для советской архитектуры второй половины XX века.

«…Основной художественный порок небоскребов в США – механистичность формы. Их композиция строится либо на беспринципной эклектике, либо на принципах машинной эстетики. В первом случае американские архитекторы не преодолевают, не перерабатывают индустриальный каркас, а покрывают отдельные его места традиционно-стилизованными формами. Во втором случае они рассматривают как добродетель коренной недостаток дешевой машинной продукции – бедность форм, прямолинейность и однообразие. Машину фетишизируют, в ней видят основу для нового стиля. Американский архитектор Бессет Джонс говорит: «Чем больше здание принимает характер машины, тем более его чертеж, конструкция и оборудование подчиняются тем же законам, которые существуют для локомотива». Здесь подразумевается господство самодовлеющей техники, ибо это было сказано в то время, когда Бессет Джонс не подозревал, что сначала автомобильные, а за ними и паровозостроительные и даже самолетные фирмы призовут не инженера, а художника исправить с точки зрения искусства чертежи и спасти их продукцию от того безобразия, которое породили пресловутые «законы локомотива».

Эклектическая композиция свойственна старым американским небоскребам, во времена строительства которых в распоряжении архитектора не было ничего, кроме классической школьной традиции. По существу, это были технически смелые, но художественно малоталантливые эксперименты.

Другой позднейший период американского высотного строительства под флагом простоты и естественности создает подчеркнуто однообразные, прямолинейные решения. Располагая ленты окон и простенков по горизонтали или по вертикали, архитекторы возводили совершенно безотрадные ящики, как, например, здание газеты «Ньюс» в Нью-Йорке. Эти формы родились после войны 1914 г., когда преклонение перед машиной по ряду общественных причин необычайно возросло.

Мы против этого идейного тупика. Мы не проклинаем машину и не поклоняемся ей. В центре внимания художника во всех областях социалистической культуры – человек. Не «законы локомотива», а широкопонятные общественные интересы составляют основу архитектурного творчества»[128].

Инженерные решения. устройство оснований и фундаменты высотных зданий

В отличие от художника, в центре внимания которого, по словам Н. Соколова, находился человек, в центре внимания строителей находились проблемы поиска реальных решений, которые бы позволили воплотить в жизнь замысел художника.

Первой трудностью, с которой столкнулись советские строители высотных зданий, явилась московская геология. Впервые ее коварство дало себя знать еще в 30-х годах при строительстве первых станций метро. Об этом писала Т.В. Федорова в книге «Наверху – Москва»:

«Ручаюсь, что многие москвичи, разбирающиеся во всякого рода геологических структурах, совсем незнакомы с тем, что у них «под ногами». Они ходят по московским улицам и площадям, не ведая, «по чему они ступают». Зато с особенностями московской геологии хорошо знакомы метростроевцы. Они-то знают, что улицы и площади столицы раскинулись над размывами древних рек. В стародавние времена реки эти были притоками Москвы-реки. Знают, впрочем, как и все почитатели писателя Гиляровского, что в центре города под Неглинной улицей, площадью Свердлова, площадью Революции и под Александровским садом течет Неглинка – речка, заключенная в подземный коллектор и не представляющая теперь никакой угрозы самому оживленному району столицы. Только мои друзья, работавшие на этом участке, могли бы многое рассказать о борьбе с нею – «мирной и тихой».

Но вот о том, что между Комсомольской площадью и Сокольниками трассу метро пересекают подземные речки Рыбинка и Чечора, у Казанского вокзала под землей спрятаны речки Ольхова и Ольховец, что в районе Арбатской площади и Кропоткинских Ворот – река Черторый, известно немногим.