Книга Вихрь - Оливия Уэдсли

Маленькому Карлу мыли голову; Ирэн увидела его крошечную склоненную фигурку с полотенцем на плечах и мыльной пеной на коротко остриженной голове.

— Мы его принарядили, миледи, — говорила няня, растирая мыло на голове. — Ведь свадьбы не каждый день случаются, не так ли, мой барашек?

— И слава Богу, — пробормотал Карл.

Он, как все маленькие дети, не слишком любил мыльную воду. Ирэн промолчала на его замечание. Она страстно желала, чтобы, наконец, свадьба уже прошла, и она была, наконец, в состоянии обрести свое счастье и покой. Ей было еще далеко до них, и ей казалось, что они еще дальше, чем было на деле.

— Надо надеяться, миледи, что день будет хороший, — болтала няня. — Я думаю, что Карл наденет свой новый белый костюмчик, который ему только что сшили.

— А есть карманы в штанишках? — озабоченно спросил Карл.

— Да, мой дружок, — ответила Ирэн, — я и забыла о них, но Жан вспомнил.

Жан не назывался дядей или отцом. Карл однажды назвал его Жаном и с тех пор не хотел выражаться иначе.

— Какой характер! — говорила няня, слушая его болтовню.

Когда умывание кончилось и началась церемония вытирания головы, Ирэн усадила ребенка к себе на колени и стала помогать няне. Обняв его за шею, она притянула к себе маленькую головку, от которой шел пар.

— Что бывает на свадьбах? — с любопытством спросил Карл.

— Ему надо все знать! — с гордостью воскликнула няня. — Как вам нравятся, миледи, эти вопросы!

— На свадьбе бывает двое людей, которые женятся, — со смехом сказала Ирэн.

— И это весело?

— Не будь таким любопытным, мой барашек, — поспешно сказала няня.

Впрочем, сама она часто, уединившись в своей комнате, думала о том, на что похожа пышная свадьба.

Карл, глядя через плечо Ирэн, неожиданно задвигался.

— А здесь тетя Ванда!

Ванда вошла раньше, чем Ирэн успела подняться. Она поцеловала ее, затем обе прошли в будуар Ирэн.

Ванда выглядела спокойной и сосредоточенной, и это не шло к ней. Ее живость, делавшая ее столь привлекательной, исчезла; глаза, казалось, сузились, а верхняя губа слегка оттопырилась.

— Я не могу допустить, чтобы все так продолжалось, — нервно заговорила она, доставая папиросу дрожащими пальцами. — Вы уверены в Жане, Ирэн?

— Я уверена в нем, как в самой себе, Ванда. Не начинайте снова всю эту историю. Я не могла бы теперь отказаться от Жана, даже если бы хотела. Вы его совсем не знаете. Для вас он просто увлекающийся, поверхностный человек. Возможно, что, подобно многим, он иногда производит совсем не то впечатление, какое следует, но вы его совершенно не знаете. Вы не можете представить себе его нежность, его способность понять человека. И он до того полон жизни, до того… — она запнулась в нерешительности, затем с живостью закончила свою речь: — До того мне предан и любит меня!

Ванда яростно затянулась папиросой.

— Я допускаю, что он не лишен известной привлекательности. Я тоже ее чувствую. Вы верно говорите, что он полон очарования юности и пылкой страсти. Это, конечно, сильно действует на вас, больше, чем другие из названных вами качеств Жана. Да я боюсь, что этих других качеств в нем нет. — Она бросила папиросу и наклонилась вперед. — Ирэн, вы никогда не спрашивали его, не был ли он близок с другой женщиной с тех пор, как он в Вене? Ирэн побледнела.

— Я не могла спросить его об этом, — сказала она. — Я… Какое право я имею его спрашивать?

— Вы говорите так потому, что сами были раньше замужем. Но ведь это нелепо! В вашей жизни нет ничего тайного.

— Я не могу задать Жану такой вопрос, — с жаром сказала Ирэн. — Это некрасиво! Он мне отдает свое будущее, а не свое прошлое. Ни одна женщина не имеет права насильно требовать у мужчины, чтобы он рассказал ей о себе все, что с ним когда-либо произошло и с чем он уже покончил. Его жизнь принадлежит всецело ему, пока он не отдал ее мне. Рудольф писал мне неделю назад, что по поводу Жана ходят некоторые слухи, и, если я желаю, он готов мне их сообщить. Я, конечно, не захотела. Я считаю, что каждый должен хранить молчание о том, что принадлежит уже прошлому, — если он способен на это, конечно!

— Тогда вы лишаете нас возможности вам помочь, — огорченным тоном сказала Ванда.

— Я вовсе не желаю, чтобы мне помогали, — вспыхнула Ирэн. — Я счастлива, и этого достаточно!

— А материальные мотивы не фигурируют в вашем предстоящем замужестве?

Ирэн раздраженно рассмеялась.

— Конечно, фигурируют. Вы, кажется, думаете, что у Жана нет ни гроша. Это правда, он небогат; он даже совсем не обеспечен, но это только пока. А в будущем он будет богат! Эбенштейн получил массу предложений для него. Я знаю это! Вы сами знаете, как легко богатеют в наши дни большие виртуозы. Я полагаю, что, несмотря на свое предубеждение, вы не станете отрицать талант у Жана. И…

— В таком случае, — взволнованно сказала Ванда, — оставим все это в стороне и скажите, как вы представляете себе вашу жизнь в будущем? Неужели вы собираетесь разъезжать по Европе с его антрепренером? Разве может удовлетворить вас такая жизнь?

— Жан не цирковой артист и не клоун, — резко ответила Ирэн. — Он будет давать в год известное число концертов, а остальное время мы будем жить дома, а наша жизнь дома, я надеюсь, в состоянии будет меня удовлетворить.

— Вы думаете, что семейная жизнь удовлетворит Виктуара, при его привычке вести совсем другой образ жизни?

Ирэн слабо всплеснула руками.

— Ванда, неужели вы не понимаете, что все ваши попытки обречены на неудачу?

Ванда промолчала, глядя на свои кольца. Наконец, она сказала:

— Я расскажу вам, Ирэн, то, чего я еще не говорила никому на свете. Я должна так поступить, чтобы предохранить вас от несчастной жизни, поскольку я с ней знакома по собственному опыту. Десять лет назад, когда я уже была замужем за Рудольфом, — а брак наш был, как вам известно, подневольным браком, основанном на расчете, — я встретилась с человеком, которого полюбила. Он был актер, англичанин; он обладал всеми теми качествами, которые привлекают вас в Виктуаре. Он был молод, красив, весел, жизнерадостен. Он обожал меня и уже при второй встрече пламенно объяснился в любви. Мне было девятнадцать лет, я не была влюблена в своего мужа, вернее сказать, — я боялась его. Как и вас, меня одолевала жажда жизни. Стивен чувствовал это. О, конечно, все это произошло не сразу. Я сдерживалась, но, наконец, настал момент, когда я больше не в силах была противиться и сдалась. С месяц, должно быть, я блаженствовала. Положение Рудольфа и дружба со мной открыли Стивену доступ во все дома; остальное было делом его таланта. В поисках популярности и удовольствий он оставался еще короткое время моим обожателем уже после победы надо мной. Но затем ему наскучила эта игра. Он хотел перемены, а я могла предложить ему только мою любовь. И вот однажды, после великолепно разыгранной сцены, он бросил меня. Перед этим он нежно просил у меня свидания. Мне кажется, я никогда не забуду этого дня. Была зима. Ожидая его на Пратере, после одного утреннего визита, я простудилась. Мое лицо от этого немного опухло, и я выглядела неважно, чтобы не сказать — совсем плохо. К тому же я не позаботилась даже тщательно одеться. И вот, Стивен ушел от меня. В этот день ко мне пришла повидаться Мария Явонска. Помните, как она была красива? Она была похожа на распустившийся цветок, в золотом ореоле своих пышных волос. Стивен вошел в тот момент, когда уже начинало смеркаться. Я не могла сдержать себя, услышав его голос, и, забыв совершенно о Марии, сказала: «О, дорогой мой». Несколько минут после ее ухода он еще просидел у меня. Он выражал мне сочувствие, что у меня болят зубы. Он хотел, верно, сказать, что ему неприятно, что я выгляжу так плохо. Затем он ушел от меня навсегда. Вот что значит артистический темперамент, моя дорогая! Им, таким людям, свойствен быстрый успех, и они воспламеняются с легкостью. Виктуар так напоминает мне Стивена, что я решилась рассказать вам это; обижайтесь на меня, если хотите, но я не могу допустить, чтобы вы страдали. С самого начала я протестовала не из-за происхождения Виктуара, а именно из-за этого своего опыта. Конечно, с именем тоже следует считаться, — я разделяю с другими данный предрассудок, но я готова им поступиться, и меня страшит только то, что ваша жизнь будет окончательно испорчена. Теперь я все вам высказала. Мне нечего больше прибавить. Если вы мне не верите, то нам не о чем больше говорить.