Книга Студентка с обложки - Робин Хейзелвуд

Причем не только в университете.

По пятницам у меня нет занятий. Я хожу на собеседования. Однажды октябрьским утром я иду в редакцию «Сэвн-тин», и тут меня начинает преследовать какой-то мужчина. Он держит в руках охапку роз, завернутую в газету. На красном свете он прижимает розы к моей груди.

— Возьми!

Ему под шестьдесят, он седой и весь в морщинах, включая костюм, который, судя по виду, вечерами не вешают в шкаф.

— …Пожалуйста!

Все смотрят на нас. Меня бросает в жар. В подбородок вонзилась колючка. Я переминаюсь с ноги на ногу, потом раскрываю руки и улыбаюсь:

— Спасибо!

Серенады, цветы — столько внимания! А потом студентка старшего курса, специализирующаяся на антропологии, звонит, чтобы взять у меня интервью о модной индустрии. Проходит всего несколько минут, и я понимаю ее главный тезис: есть «поразительные параллели» между современной индустрией моды и эксплуатацией детского труда в Англии девятнадцатого века. Когда я говорю, что не согласна, и обращаю ее внимание на серьезные, с моей точки зрения, отличия — я взрослая, и мне платят много денег — она раздражается, заявляет, что я часть «порочного круга», и вешает трубку. Пьяная девушка, которую я даже не знаю, подходит ко мне на вечеринке и признается, что презирает меня, потому что ее парень считает меня привлекательной. Такое случается дважды.

А потом эти собеседования… Нью-Йорк оказался куда хуже, чем все города, где я когда-нибудь побывала. Я не имею в виду знаменитые бульвары вроде Уолл-стрит или Сорок второй, я про маленькие улицы, менее оживленные, где мужчины говорят то, что слышу только я и они.

Иногда их комментарии приятны, даже романтичны: «Эй, красотка!», или «Я, наверное, умер и в раю!», или «У меня от тебя сердечный приступ!». Но чаще они командуют: «Улыбнись!» или «Скажи «привет!», снова и снова, пока я не реагирую, и злятся — «Сука!» — если я не слушаюсь. Но хуже всех те, что идут за мной по улице и рассказывают, что бы они хотели со мной сделать, тихими и низкими голосами, словно мы уже любовники.

Даже тот мужчина с розами. Когда я взяла их, он улыбнулся. Несколько человек захлопали. Но когда включился зеленый и я пошла, он протянул руку и схватил меня за одежду.

— Сучка! — выплюнул он, когда ткань выскользнула из его пальцев.

Да, столько внимания… До Нью-Йорка мне казалось, что я смогу жить в двух мирах по отдельности. Я буду Эмили Вудс, модель и студентка. Я представляла, как я, словно Супервумен, буду летать с гламурных фотосъемок на лекции и обратно, а в моем рюкзаке будут талончики на метро, страницы из ежедневника, фотографии и учебники.

Но настоящая жизнь — не черно-белая, она всех оттенков серого, как зимнее небо Висконсина. Я студентка-модель, через дефис. Я студентка-модель, нравится мне это или нет.

Глава 9
ПРЕКРАСНАЯ ИМАЛЬЯР ИЗ РОДА ВОЖДЕЙ

Меня обделяют вниманием только там, где это имеет значение — в фотостудиях. Мое портфолио никому не интересно. Абсолютно никому.

«А, так вы начинающая! — слышу я. — Со Среднего Запада? Как мило! Приходите к нам снова, когда поднаберетесь опыта!»

Как я узнала, фотографии с мелкотравчатых рынков вроде Чикаго не котируются в столице моды. Проблема стандартная, как и решение — ехать за границу. В таких городах, как Милан, Сидней и Париж, приходится гораздо больше модных журналов на душу населения — во всяком случае, на душу модели, — чем в Нью-Йорке. Так что модель, которая устраивается в нью-йоркское агентство, часто поступает так, как советовал мне Патрик из «Фэктори» — уезжает. Год-два за границей, и у девушки появляются столь необходимые снимки с подходящим фоном: как она потягивает эспрессо на мощеной улочке, гуляет по широкому парижскому бульвару, целует тщательно взлохмаченного кавалера. Затем девушка живенько возвращается в Нью-Йорк, где она уже экзотическая красотка из Европы, и начинается третья, самая прибыльная стадия ее карьеры. Потому что, как видите, в Нью-Йорке портфолио не составляют, а показывают.

А я только что поступила в университет, где четыре года перелистывают страницы учебников, а не заполняют страницы портфолио. Я волнуюсь. Байрон — нет.

— Перед нами открывается малюсенькое окно возможностей, — сказал он мне в конце сентября и даже показал, какое оно малюсенькое. — Тебя еще никто не знает, а новые лица всегда интересны. Более того, людям нравится думать, что они открыли новое лицо. А нам остается лишь убедить их, что Эмили Вудс — самое замечательное, самое новое лицо в городе, создать ажиотажный спрос, и твоего портфолио будет вполне достаточно.

Звучит заманчиво.

— А если не получится?

Байрон поджал губы:

— Пожалуйста, не порть карму сомнениями.

— Прости, пожалуйста.

Было это два месяца назад. И как раз когда я решила, что хорошая карма у меня вся вышла, осталась одна плохая, все изменилось.

Морозным утром в начале ноября я захожу в «Шик» и закрываю за собой тяжелую дверь. Байрон слетает со своего стула, как из катапульты.

— Эмили, назови индейское племя! Я помню только виннебаго, а это не подойдет!

— М-м, дай подумать… — Я расстегиваю молнию на куртке, прокручивая в мозгу материал шестого класса старшей школы. — Хопи… Сиу.

— Нет, нет! Надо что-то покрасивее.

Байрон крутится на пятке, потом начинает сновать по офису туда-сюда. На нем белая блуза с кружевами, которая раздувается при ходьбе. Добавьте к этому длинную развевающуюся гриву — вот вам и главный герой с обложки женского романа.

— Чиппева? — предлагаю я новые варианты. — Чероки?

— Чероки!.. — радостно повторяет Байрон. — Чероки подойдет! — Джастина и Джон согласно кивают. Байрон снова меряет шагами офис. — Хорошо, вернемся к имени!

Я кладу свои вещи на диван и подхожу к столу заказов. Складные стулья и пустые коробки давно пропали. Теперь в агентстве серо-стальные стены с белыми разводами, словно из лучшего каррарского мрамора, мягкая мебель из темной кожи; на потолке светильники с ярко-синими абажурами, их шнуры весело раскачиваются. Под ногами мягкий ковер: серый с синими, черными и белыми треугольниками и закорючками. А напротив зачатки того, что Байрон называет своей «трофейной стеной» — четыре рамки с фотографиями двух из семи девушек агентства: у каждой по обложке и рекламной кампании. Скорей бы и мне туда попасть!

Я откатываю стул и сажусь рядом с Джоном.

— Что происходит?

— Ш-ш-ш! — Байрон затыкает меня совсем не по-духовному и воздевает руки к потолку. — Принцесса, принцесса…

— Цветок Лотоса! — говорит Джастина.

Байрон качает головой:

— Слишком по-тайски.

— Тигровая Лилия!

— Отдает боевыми искусствами.

— Бегущая Вода! — кричит Джон.