Книга Тайный сговор, или Сталин и Гитлер против Америки - Василий Молодяков

Не верить свидетельству Бережкова оснований нет, равно как и нет оснований принимать его объяснение. Теперь мы знаем, что Риббентроп сопротивлялся войне, которую считал губительной для «евразийского блока» и всей своей политики в целом. Поэтому и совершил столь странный и для этого случая, и для своего ранга поступок.

Молотов, в те же самые часы, при расставании пожал руки германскому послу графу Шуленбургу и советнику Хильгеру. Последнему запомнилось «усталое и измученное лицо» наркома, «изо всех сил пытавшегося скрыть внутренние переживания» (24).

Глава седьмая. Бенито Муссолини (1883–1945) и Галеаццо Чиано (1903–1944): драма амбивалентности

Пользуясь термином психоанализа, можно сказать, что внешняя политика Муссолини отличалась «амбивалентностью». Поясняя в 1920 г. это еще новое в ту пору слово, Джордж Вирек, один из первых пропагандистов теории Фрейда в США, заметил, что его вполне можно объяснить знаменитым стихом Катулла «odi et аmо», «ненавижу и люблю» — одновременно.

Муссолини не скрывал глубокого уважения, которое питал к Британской империи, — и в результате стал ее врагом. Он смолоду не любил немцев, после первой встречи с Гитлером в 1934 г. в кругу приближенных обозвал его «сумасшедшим» — и всего через несколько лет вступил с ним в самоубийственный союз. «Если бы внешняя политика дуче была столь же мудрой, как и его внутренняя политика, он и сейчас правил бы нами», — заявил в 1960 г. изумленному журналисту знаменитый писатель Альберто Моравиа, которого трудно заподозрить в симпатиях к фашистам. Муссолини мечтал о военных лаврах, достойных Рима цезарей, отправляя итальянские войска на Корфу в 1923 г. и в Абиссинию в 1935 г., — и всеми силами пытался уклониться от участия в европейской войне осенью и зимой 1939/40 гг. Он всю жизнь боролся не только против коммунистов внутри Италии, но и против мировой революции — и поставил вопрос о признании большевистской России уже в ноябре 1922 г., вскоре после прихода к власти, одним из первых в Европе установил дипломатические отношения с СССР в феврале 1924 г., а в сентябре 1933 г. подписал с Москвой договор о дружбе, ненападении и нейтралитете. Любопытная деталь: Муссолини, не оставлявший журналистской и редакторской работы даже в бытность главой правительства, собственноручно написал по этому поводу статью для своей газеты «Popolo d'ltalia».

Отношения между Советской Россией и фашистской Италией долгое время были табу для отечественных историков. Причина проста: они развивались нормально, хотя по логике Агитпропа между коммунистами и фашистами должна была идти непрерывная борьба. Периодически проводившиеся пропагандистские кампании, тем не менее, нисколько не мешали деятельному экономическому сотрудничеству, которое распространялось и на военную область. Назначению полпреда в Риме уделялось особое внимание: отношения налаживали Вацлав Боровский и Леонид Красин; в двадцатые годы туда отправляли заслуженных партийцев «на отдых» (Николай Иорданский, Дмитрий Курский) или «в ссылку» (Лев Каменев), в тридцатые там работали лучшие силы НКИД вроде Владимира Потемкина и Бориса Штейна. Одним словом, случайных людей не посылали.

Муссолини стал одним из первых диктаторов, кто взял руководство внешней политикой непосредственно в свои руки: уже в первом, коалиционном, правительстве он оставил за собой пост министра иностранных дел. Он лично встречался с иностранными послами и, похоже, любил это делать, а в текущей работе опирался на опытных профессионалов. Дуче только дважды давал «порулить» внешнеполитическим ведомством, причем близким людям, которым безгранично доверял: «фашисту первого часа» Дино Гранди в 1929–1932 гг. и любимому зятю графу Галеаццо Чиано в 1936–1942 гг. В обоих случаях выбор оказался неудачным, несмотря на несомненные способности обоих: Гранди пришлось отправить послом в Лондон, Чиано — в Ватикан (для Италии должность вовсе не номинальная!). Оба предали дуче в июле 1943 г.: Гранди выступил инициатором отрешения его от власти на заседании Высшего фашистского совета, Чиано не поддержал и не защитил его.

Какой бы амбивалентной ни была внешняя политика Муссолини, внутренняя логика в ней присутствовала. Непредвзятый анализ показывает, что он не был ни самовлюбленным дилетантом, ни коварным агрессором, мечтавшим о «мировом господстве». Более всего дуче стремился укрепиться на Средиземном море, сделав его по-настоящему «нашим морем» (mare nostrum), для чего надо было считаться с Англией, Францией, Турцией и СССР. Кроме того, Италия традиционно придерживалась политики ориентации на сильнейшую державу Европы. «В любом случае его (Муссолини. — В.М.) внешняя политика будет чистым оппортунизмом, — писал 15 января 1923 г. в Лондон британский посол в Риме сэр Рональд Грэхэм, — и дружба Италии предлагается тому, кто даст больше. Мое впечатление таково, что за разумную цену он предпочтет работать с Великобританией. Если мы ничего не сможем ему дать, он повернет в сторону Франции. Потерпев неудачу с Францией, он обратится к России или к туркам. Это политика священного эгоизма, доведенная до крайней степени» (1). Наличие «ирреденты», или «неосвобожденных территорий» и нежелание ближайших соседей их «освобождать» делало проблематичными союзнические отношения с Францией и ее балканскими сателлитами, как ранее с Австро-Венгрией В глобальной перспективе оставались Англия и Германия между которыми и колебался дуче, мечтавший возродить величие Римской империи. «Нельзя отрицать, — замечал в 1928 г. Николай Устрялов, — что Италия всколыхнулась сверху донизу под натиском националистического порыва… Была нация второго, если не третьего, сорта — и вот почувствовала себя в первом ряду, потомственной и почетной великой державой… (Однако) в концерте великих держав Италия все же не способна на первые роли… Поэтому многое будет зависеть от искусства, от осторожности и дальновидности итальянской внешней политики. До сего времени Муссолини не переходил опасной черты и, не скупясь на „римские жесты“, на деле умел проявлять надлежащую гибкость» (2). Но так было не всегда.

Британский газетный магнат лорд Ротермир писал 4 мая 1937 г. в статье «Я желаю англо-германского пакта»: «На протяжении последних трех лет итальянское влияние доминировало среди государств — обломков Австро-Венгерской империи. Сейчас Италия уступает эту позицию Германии — в обмен на что? На германскую поддержку ее амбиций в Средиземноморье. Цель Италии — господствовать на этом море. С ее превосходной авиацией она может добиться этого. С помощью Германии она может удержать достигнутое». 28 сентября он опубликовал статью «Ось Лондон — Берлин — Рим? Почему бы и нет»: «Муссолини в гостях у Гитлера, и их встречи могут привести к обсуждению четырехстороннего пакта между Британией, Францией, Германией и Италией. Похоже, первыми шагами к этому станут попытки связать ось Рим — Берлин сначала с Лондоном, затем с Парижем и, наконец, с Варшавой. Таким образом нынешнее опасное разделение Европы на недоверяющие друг другу и хорошо вооруженные лагеря сменится прочным взаимопониманием… Продление оси Рим — Берлин до Лондона превратит связку между Италией и Германией из опасности в гарант мира в Европе… Единственной альтернативой близкому взаимопониманию является неизбежная война» (3).

Ротермир предлагал то, что должно было привести Гитлера и особенно Муссолини в восторг, а Сталина бросить в холодный пот. Но советы остались неуслышанными: в Лондоне не хотели мириться ни с Римом, ни с Берлином. В переговорах об «укреплении Антикоминтерновского пакта» инициатива принадлежала Германии, которой Япония помогала уговаривать колеблющуюся Италию. В итоге дуче примкнул к сильнейшему, но оттягивал заключение военно-политического пакта с конкретными взаимными обязательствами.