Книга Встревоженные тугаи - Геннадий Ананьев

– Здесь, у скалы, останься. Я спущусь ниже под тот барбарис.

Рублев прилег, осмотрелся. Скала невысокая, но укрыться за ней можно. А сбоку трещина. Не очень широкая. Через нее хорошо наблюдать, оставаясь незамеченным. Можно быстро и выскочить из-за скалы как вправо, так и влево. Смотря с какой стороны появится нарушитель.

«Удобное место приглядел земляк. Я бы прополз мимо».

Лег в трещину, вытянул ноги и стал осматриваться. Но чем дальше отползал Бошаков, тем Михаил неуютней чувствовал себя.

Ефрейтор заполз за куст барбариса, колючие ветки сомкнулись, и теперь Рублев, даже знавший, где укрылся его земляк, не мог его увидеть. Рублеву тоже захотелось переползти туда, лечь рядом с Бошаковым, и он едва сдержался, с трудом заставив себя остаться в указанном ему месте и больше не поворачивать голову в сторону куста, а смотреть вперед, через трещину. Время остановилось. Ждало, как и молодой пограничник, действия.

И снова шальная мысль: хорошо, если нарушитель выйдет именно на него; от предвидения возможности, вроде бы желательной, сердце его забилось тревожно и гулко.

Тот, с кем Рублев жаждал встречи и боялся ее, появился неожиданно. Вышел из-за валуна и не спеша зашагал прямо к Рублеву. Мелькнула радостная мысль: «Ага! Мой!»

Сердце от испуга замерло, но сразу же на место радости и страха пришла обида: «Обман! Хоть бы предупредили!»

К Рублеву приближался Семен Карандин. Одет он был в длинную ватную куртку, во многих местах разодранную клыками собак. Рукава висели почти до колен.

Из барбарисового куста вылез Бошаков и радостно кинулся к Карандину.

– Семен! Здорово! Вернулся, говоришь? – но сразу же, увидев бегущих по ущелью ефрейтора Акимова с собакой и старшего лейтенанта Ярмышева, изменил тон. Крикнул нарочито строго и громко:

– Руки вверх! Рублев, обыскать!

Действовать, задержав учебного нарушителя, нужно тоже по всем правилам, потому что, хотя тебе и не угрожает опасность, нельзя забывать главного: руководитель учебного поиска ставит оценки. Сегодня, однако, обыскивать и связывать Карандина не пришлось. Старший лейтенант, казалось, вовсе не заметил Бошаков с Рублевым, он, подбежав к месту задержания, радостно и удивленно воскликнул:

– Приехал, значит?! С выздоровлением! Как себя чувствуешь?

– Спасибо, товарищ старший лейтенант! А чувствую хорошо. Мог бы еще вас помотать, только майор приказал, если встречу засаду на пути, сразу же выходить. Сапоги Рублева увидел, вот и вышел. Мог бы мимо. За камушками ползком.

Рублев покраснел. Он слушал Карандина и сгорал со стыда: «Пижон. Ждал… Ко мне, ко мне! Вот и – ко мне. Ушел бы, если настоящий… Ишь ты, вытянул ноженьки свои, пижон. Устали, бедненькие».

– Итоги учебного поиска обсудим на посту, – распорядился старший лейтенант Ярмышев и повернулся к Акимову: – Давай отбой.

На пост они вернулись через час. На крыльце их встретил начальник заставы. Старший лейтенант скомандовал группе: «Смирно!» – и доложил о том, что силами поста учебный нарушитель задержан в ущелье.

– Личный состав действовал слаженно, но есть отдельные замечания, о которых полезно будет поговорить при подведении итогов.

– Вольно, – скомандовал майор Антонов, выслушав доклад своего заместителя. – Почистить оружие и – отдыхать. Итоги подведем перед боевым расчетом.

Погодив, пока пограничники войдут в дом, попросил Ярмышева:

– Расскажи подробней, как действовали?

– Можно было бы меня предупредить.

– Конечно. Ты извини, что так получилось. Хотелось, чтобы фальши никакой. Начальник отряда приказал провести учение, а сообщить тебе о его приказе я мог только по рации. А это уже, сам понимаешь, не секрет. Работали же в основном на зарубежного соседа. Наверняка там засекли наш шум, и это – главное. Через недельку еще проведем. Пусть думают, что все силы мы сюда стянули. Да, вот что… Ответ пришел от ветерана, профессора Аржанова. Интереснейшее письмо. Пусть Рублев прочитает.

– Не сейчас. Сейчас дунь на него – упадет. Едва до поста добрел. Впору на руках нести. Все с него сняли. Пустой шел. Отдых ему нужен.

– Нет, сейчас! Вот сейчас ему, гвардейцу, письмо вручу и попрошу вслух читать. Пусть вырабатывает в себе силу воли, умение преодолевать усталость. Для этого и привез письмо сюда.

Рублев думал только об отдыхе. Получи он разрешение, упал бы на раскладушку, не сняв ни ремня, ни сапог, но все солдаты протирали и смазывали детали автоматов, делал это и он. На учебном, после полевых занятий, Рублев всякий раз старался увильнуть от чистки оружия, смазывал автомат лишь сверху и погуще, не разбирая его, а когда сержант уличал в обмане, доказывал яростно, что чистил, призывал в свидетели своих однокашников, и те, хотя в душе не одобряли его поведения, отмалчивались, и сержант иной раз отставал. Сейчас Рублеву тоже хотелось побыстрей смазать автомат, тем более, что никто не стоял над душой и никого не нужно было обманывать, кроме свой совести, но это-то и сдерживало его. Он заставил себя разобрать автомат. Он с завистью смотрел на «старичков», которые все делали неторопливо, но споро, и поставили вычищенное и смазанное оружие в пирамиду, когда он, Рублев, не сделал еще и половины нужной работы. Зависть эта, совершенно неожиданно для него, вызывала желание вот так же уверенно и быстро разбирать и собирать автомат.

Закончил чистить Кириллов, а Рублев смазывал еще ствол. Вот, наконец, крышка затвора поставлена на место, можно ставить автомат в пирамиду – и спать. Помыть руки можно потом, после сна. Только подниматься не хочется с табуретки. Еще чуть-чуть посидеть, совсем расслабившись, опустив голову долу. Блаженная истома охватывает тело, мысли вяло возникают и сразу же улетучиваются.

– Рублев, письмо для тебя! – войдя в комнату, громко сказал Антонов, отчего Михаил даже вздрогнул. – На крыльце, гвардеец, не передал, потому что оружие почистить нужно вначале. Вот теперь – читай.

Не сразу дошло до Рублева, о чем просит его майор, а понявши, не выразил Михаил никакой радости. Он поднялся с неохотой, молча взял конверт и вяло принялся вынимать из него листки с машинописным текстом, а сам думал: «Уйду в спальню, отложу до завтра».

Ни начальник заставы, однако, ни его заместитель не собирались уходить. Более того, в комнату вошли Бошаков и еще несколько солдат с явным желанием послушать письмо ветерана. Пришлось Рублеву читать:

«Был ли Мерген предателем, или его послал в откочевку начальник заставы, точного ответа дать, к великому сожалению, не в состоянии…»

«На этом бы и закончил письмо, а не растекался мысию по древу на пяти листах», – чуть не вырвалось у Рублева, и он обрадовался, что смог сдержаться. Сделав небольшую паузу, продолжил:

«Были вещи, о которых нам, красноармейцам, командиры не рассказывали. Считали, как нам виделось, что знать нам не положено, о том и не информировали. Но о многом мы догадывались сами. Вспоминаю взволнованные слова, которые высказал нам заместитель начальника заставы перед тем, как выслать на перевал в засаду (забыл, как называется перевал, но вам нетрудно установить, к нему ведет ущелье Туюаша). Не удалось, говорил, распропагандировать откочевку, не смог наш посланец ничего сделать.