Книга Ярмарка - Елена Крюкова

– Ну? Отдохнула? – Поцеловал ее в шею. – Понравилось тут у меня?

– Степка, – обернулась быстро. Закинула руки ему за бычью выю. – Спрашиваешь!

– Ты прости, что эти тут померли при тебе…

– Да нет. Судьба у них такая.

– Я не хотел, чтобы ты хоронила…

– Может, это хорошо, что мы с тобой были как раз тут и их похоронили.

– Давай. Собирайся.

– Я уже собралась.

Они сели, посидели, по обычаю, перед дорогой. Степан держал в руках тяжелый амбарный замок. Вертел ключ.

– Машка… – Охрип внезапно. – Я должен тебе сказать…

Ее обдало изнутри ледяной водой.

И замерзло все сразу внутри.

– Говори.

– Я скоро буду…

– Ты бросишь меня?

Это сказала не она – ее губы, от нее отдельно.

– Дура, – он криво усмехнулся, и она увидела: у него отросли над губой темные усы. – Дура, дура, ду-у-у-ура…

Отвернулся.

– Ну! Говори! Что ж замолчал!

Но легче стало на душе, легче.

Встал он. И она встала.

– Нет. Не скажу. Не время еще. Идем.

Подхватил сумку; Мария тихо взяла пакет с дорожной провизией. Две сосиски, булка, два пирожка с капустой, два соленых огурца. Из той банки, поминальной, Саньки Овчинникова.

Спускались по крутой тропе к реке. «Наши вешки, вон, вижу!» – показала на кустики с флажками Мария. Степан скользил по тропе впереди, крепко поддерживал Марию за руку.

И тут вдруг из кустов раздался стон.

– А-а-а-ах… А-а-а-а-а-м-м-м!..

Степан выпустил руку Марии.

– Стой, Машка… Кто-то там…

Сунулся в кусты. Когда повернулся к Марии – лицо было растерянное, совсем детское.

– Маша… там… девчонка лежит… живот такой большой…

Мария поняла сразу.

– Рожает, – сказала, как отрубила.

Уже ломилась сквозь кусты.

На снегу, животом вверх, лежала девушка, да нет, верно Степан сказал, девочка. Пузо у нее на нос лезло, такое огромное. Девчонка корчилась, подбирала колени повыше к животу. Хватала крючьями красных пальцев снег. Он таял и тек у нее из-под пальцев водой. Или – водкой.

– А-а-а-а-ах!..

– Тихо, не ахай, – нарочито грубо сказала девчонке Мария. – Что вот теперь с тобой делать?

Она присела и подсунула руки под спину роженицы.

– Идти – можешь?

– Не-е-е-ет… Больно-о-о-о-о!..

– Плевать на твою боль. Пересиль себя. Вставай!

Мария потянула девчонку за руку. Степан приподнял ее сзади.

– Мы тебя через Суру переведем, в райцентр, там – больница…

– А-а-а-а-а!..

– Степа, бери сумки, я ее поведу…

Он сплюнул. Девчонка стонала уже без перерыва.

– Нет. Сама бери. Я ее – понесу.

И он взял брюхатую девчонку на руки и понес, скользя в снегу, чуть не падая, оступаясь.

Теперь Мария шла по косогору впереди, а он, с роженицей на руках, – сзади.

Когда они спустились к Суре и уже шли по льду, у девчонки вдруг побелело, не хуже снега, закинутое лицо. Степан побежал быстрее, обогнал Марию.

– Скорей! – крикнул он, и парок вылетел, как душа, из его рта. – Быстрей, Машка, шевели ножками! Она сознание потеряла!

Они добежали до середины Суры. Мария не поняла, как все случилось. Раздался легкий, почти неслышный хруст. Трещина зачернела под ногами Степана. И Мария, как в страшном сне, видела, – медленно, медленно, медленнее не бывает, Степан стал оседать, куда-то исчезать, – и она с трудом осознала, что он, вот сейчас, в этот миг, проваливается под лед. И сейчас – вот сейчас – утонет.

Лицо Степана перекосилось от натуги. Страшным усилием он толкнул девчонку вперед от себя, дальше, еще дальше. Она откатилась по льду. Ее руки, ноги не двигались. Белое лицо застыло. Только громадный живот шевелился, бугрился. Живот был живой. А она…

Руки Степана хватались за острые зазубрины, разломы льда.

Мария стояла как во сне.

– Машка! – дико закричал Степан. Глаза его вылезали из орбит, как у рака. – Машка! Что стоишь!

Она сделала шаг к Степану.

– Нет! – хрипло, натужно завопил. – Не подходи близко! А то тоже провалишься!

Она начала дрожать. Мелко, противно.

– Платок! Развяжи шаль! Брось мне конец!

Под ее ногами тоже разбегались, змеились мелкие трещины.

Негнущимися руками она развязала узел шали. Сдернула с головы.

Швырнула шаль Степану.

– Держи-и-и-и…

Он поймал конец шали, когда уже уходил под воду с головой.

– Ляг на лед брюхом! – отфыркиваясь, завопил Степан. – Ложись!

Она легла. Крепко конец шали держала.

– Тяни-и-и-и!

Она отползала назад и тянула, тянула.

– Тяни-и-и-и-и…

Он карабкался из полыньи. Наваливался грудью – а лед опять расползался, трещал. Мария ползла, тянула. Степан изловчился, нашел место, где лед покрепче схватился; осторожно, чувствуя, как уже немеют в ледяной воде ноги, выполз на толстый, уже твердый как стальной сплав, лед. Дышал тяжело, часто, хрипло. Мария все вцеплялась в шаль побелевшими пальцами.

– Все… Ползи на пузе дальше… К ней… Туда… На ноги – не вставай…

Они оба поползли по льду, как две рыбины, белуги.

– Ноги твои как…

– Никак! Хоть бы ты догадалась самогонки бутылку захватить… Сейчас растерся бы…

– Извини…

Солнце круглым шаром стылого чувашского масла каталось за тучами.

Они отползли дальше, еще дальше, за рожающую девчонку. Шубенка на животе роженицы расстегнулась – или это Степан, пока нес ее, расстегнул?

Передохнули. Степан постарался встать. Сначала встал на колени. На морозе живо, мгновенно обледенели мокрые ботинки, портки, куртка. Он, морщась, встал на четвереньки, как собака. Вот разогнул спину. Вот – уже стоит, стоит во весь рост на льду.

– Не бойся! Что глаза круглые сделала… Здесь – не провалюсь! Здесь лед толще ее, – кивнул на девчонку, – живота…

– Степка! – Мария закусила губу. – Степочка… Как же мы…

– Никак! Вперед!

– Она же… лежит…

– Я ее понесу!

– Мы вместе…

Они оба наклонились над девчонкой. Степан подхватил ее под мышки. Мария – под колени. Оглянулась на их дорожную сумку, на пакет с пирожками и огурцами.