Книга Первый подвиг Елены Прекрасной, или Библиотечный обком действует - Светлана Багдерина

– Да нет, и не пахнет совсем… – донесся из темноты ворчливый голос боярина Никодима.

И не успела она с облегчением вздохнуть, как тот продолжил:

– …а просто смердит.

– Это я жа поворот в коридор отошла… прогулятьша перед шном… и пошкользнулашь на какой-то гадошти. Там ее тшелая лужа. Перемажалашь вщя, как порощенок…

Сердобольный боярин Ефим зажег огарочек.

– Утрись хоть, матушка, – сочувственно проговорил он.

– Ой, и шпашибо тебе, батюшка, – затараторила боярыня Серапея, быстро – экономя свечку – обтираясь платком. – Вот я не только шама, а и брошь фамильную ижгваждала, вщя в этой жиже проклятой… Дай-ка я ее над твоей швещещкой прошушу шкоренько да оботру… От прапрапрабабушки она в нашем роду, от шамой Синеуша внучки…

И старушка поднесла к пламени свечи вымазанную чем-то черным, маслянистым брошку.

Та в ее руках вдруг вспыхнула, как береста, и запылала.

– Ай-яй-яй-яй!!!.. – взвизгнула в ужасе старушка и отшвырнула от себя в дальний угол коварное украшение, словно проснувшееся осиное гнездо.

– Что?…

– Что это было?…

– Что горело?…

– Что это?…

– Да жаража эта черная жагорелащь, как ш ума шошла… – испуганно оправдывалась Серапея. – Не виноватая я!..

– Загорелась, говоришь? – граф Рассобачинский – глаза сияют, как две масляные лампы – вскочил на ноги и ласково, но крепко ухватил старую боярыню за плечо. – Где ты ее нашла, благодетельница ты наша? Показывай, матушка…

Так в истории человечества обнаружению нефти не радовался еще никто.

* * *

Первым шагом к осуществлению плана Граненыча было назначено приобретение лука и стрел.

Поскольку ни дружинники, ни черносотенцы с ними по дворцу не ходили, оставались два варианта – украсть их из караулки, где они хранились, пронумерованные, в специальных шкафчиках, за которыми постоянно приглядывал дневальный, или из оружейного хранилища, гордо названного Дионисием непонятным иностранным словом «арсенал».

После недолгого совещания коллегия заговорщиков избрала второй вариант, и теперь Граненыч самой своей лучшей лунной походкой[25] шаг за шагом, не взирая на встречных солдат и дворцовый люд с деревянными глазами, продвигался по коридорам ко входу в подвал.

Это знаменитое многоярусное бесконечное[26] сооружение Лукоморского дворца было предметом гордости царского управделами – разместить в них можно было всегда и всё, и еще оставалось место на всякий непредвиденный случай. Нашел там свое временное пристанище – между одним из продуктовых погребов и хранилищем старой мебели[27] – и закрытый этим летом на ремонт оружейный склад. И теперь в любое время дня и ночи к кухаркам, спускавшимся в подвалы за продуктами, приставали, выпрашивая лакомые кусочки – чтобы службу нести было веселее – хронически замерзшие и дуреющие от скуки часовые.

По крайней мере, так было, пока все не перевернулось с ног на голову с появлением Чернослова и его рати.

Граненыч осторожно, одним глазом, ухом и клочком светлых взъерошенных волосенок выглянул из-за угла, не дойдя до второго подземного этажа несколько ступенек.

Все верно. Метрах в тридцати от него черным провалом на серой мрачной стене зиял стальной прямоугольник двери арсенала. И рядом с ним, бездумно уставившись в стену напротив, стоял неподвижно, как гипсовый статуй, вооруженный пикой и мечом дружинник. На поясе у него висел массивный бронзовый ключ.

Митроха знал этого солдата. Это был старший прапор-сержант Панас Семиручко, толстый веселый хитрован родом из Малого Лукоморья. Двадцать лет назад он ненадолго пришел в Лукоморск в поисках лучшей жизни, нечаянно попал на царскую службу, да так здесь и остался.

Лучшего заведующего арсеналом, по словам самого Панаса, не было в истории Лукоморья за всю его историю. Хозяйственный малолукоморец влюбился во вверенный ему военный склад с первого взгляда, и то, что было простым местом хранения опасных для жизни железок и деревяшек, стало вдруг его вторым домом, его страстью, его почти единственной заботой. Любовно полировал он древки копий, стирал пыль с упругих изгибов луков мягкой тряпочкой, а ржавчина, неосторожно пожелавшая поселиться на топорах, наконечниках стрел или лезвиях мечей, мгновенно приобретала в его лице смертельного врага. «Ничего из дома – всё в дом», – было его бессменным лозунгом, и немало дружинников попортило себе не один литр крови, пытаясь получить со склада Панаса лишний туес с наконечниками стрел для внеочередного похода отряда на стрельбище или новый меч взамен сломанного. «У тебя зимой снега не выпросишь!!!» – на грани истерики орали они, наскакивая с обнаженными мечами на Семиручко, а тот лишь отмахивался секирой и хитро ухмылялся в усы.

И даже теперь, в абсолютно бессознательном и безответственном состоянии старший прапор-сержант Семиручко умудрялся оказываться на посту у своего любимого детища в пятидесяти процентах из ста.[28]

Митроха тихо положил книжку – второй конец нового Пути Книги для экстренной эвакуации – рядом с собой на ступеньку, покрепче ухватил выброшенное ранее Букахой полено, тихонько присвистнул, распластался по стене и стал ждать.

Ждать пришлось долго. Настолько долго, что надоело, и он снова украдкой выглянул из-за угла.

Прапор-сержант стоял на месте без малейшего признака движения, как прикованный.

«У него приказа реагировать на свист не было», – осенила угрюмая догадка истопника. – «Так я до утра тут простою… Как бы его сюда выманить?…»

И тут ему вдруг вспомнилась другая слабость малолукоморца, над которой немало подшучивали, посмеивались и даже слагали анекдоты.

– Дионисий… – едва слышным шепотом позвал он. – Ты тут?

– Да, – так же на грани слышимости донеслось до него откуда-то из толщи стены справа от него.

– Мне нужно срочно на кухню, – решительно проговорил Граненыч и сразу же почувствовал, как его руку схватила маленькая, высунувшаяся из камня стены, ручка хозяина библиотеки. – Книжка там с прошлого раза осталась?

– Осталась… Пойдем…

Через десять минут Граненыч уже снова стоял в своей засаде.

Он тихонько выглянул из-за угла: прапор-сержант всё так же являл собой воплощение неподвижности и бесстрастия.