Книга Последний кит. В северных водах - Ян Мак-Гвайр
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Я не трогал мальчишку и пальцем. И вообще, мальчишки – не в моем вкусе и, как бы я ни вел себя со взрослыми мужчинами, против меня на этот счет никогда не выдвигали никаких обвинений или жалоб. А вот этот человек, который нагло лжет обо мне, который, похоже, хочет, чтобы меня вздернули на виселице, совершил куда более мерзкие и гнусные преступления, чем те, что приписывают мне.
– Своей болтовней ты только сделаешь себе хуже, – предостерегает его Кэвендиш.
– Хуже смерти уже ничего не может быть, – парирует Мак-Кендрик.
– О каких преступлениях вы говорите? – спрашивает Самнер.
– Спросите его, что он делал на Маркизских островах[59], – говорит Мак-Кендрик, глядя прямо в глаза Драксу. – Спросите его, что он ел, пока был там.
– Вы понимаете его? – обращается к Драксу Браунли. – О чем он сейчас толкует?
– Я провел некоторое время в обществе негров Южных морей, – поясняет Дракс, – и больше понимать здесь нечего. У меня на спине осталось от них несколько татуировок, да еще запас забавных и поучительных историй, и ничего более.
– На каком корабле вы ходили? – спрашивает его Браунли.
– На «Долли», из Нью-Бедфорда.
– Неужели вы поверите слову каннибала, а не честному и богобоязненному белому человеку? – выкрикивает Мак-Кендрик. – Или любой магистрат, если на то пошло, который еще не окончательно спятил?
Но его слова вызывают у Дракса лишь беззаботный смех.
– И никакой я не гребаный каннибал, – говорит он. – Не обращайте внимания на его болтовню.
Браунли качает головой и презрительно фыркает.
– Давненько я не слыхал подобной чуши, – говорит он. – Отведите этот бесстыжий кусок дерьма вниз и распорядитесь приковать его к грот-мачте, пока я окончательно не потерял терпение.
После того как Мак-Кендрика уводят, Браунли записывает рассказ Дракса о том, что тот видел, в судовой журнал и заставляет его поставить рядом отпечаток пальца.
– Вне всякого сомнения, вам предстоит повторить свои показания, когда Мак-Кендрик предстанет перед судом, – говорит Браунли. – И этот журнал тоже будет фигурировать в качестве улики. Полагаю, адвокат Мак-Кендрика, если он сможет себе его позволить, постарается очернить ваше имя. Во всяком случае, эти стервятники обычно так и поступают. Но вы, я уверен, дадите ему достойный отпор.
– Мне не нравится, когда меня обвиняют или разговаривают со мной в таком тоне, – признает Дракс. – Это не доставляет мне удовольствия.
– Можете не сомневаться, слово грязного содомита не будет иметь большого веса. Вам нужно стоять на своем, только и всего.
Дракс кивает.
– Я – честный человек, – заявляет он. – И говорю только то, что видел своими глазами.
– В таком случае вам нечего бояться.
Известие о том, что Мак-Кендрик виновен в убийстве юнги, в мгновение ока разносится по кораблю. Тем немногим, кто полагает себя друзьями плотника, трудно поверить в то, что он оказался убийцей, но их сомнения быстро рассеиваются под тяжестью всеобщей уверенности в этом непреложном факте. После второго допроса, учиненного ему Браунли, Мак-Кендрика держат в кандалах в носовом трюме, где он ест в одиночестве, а испражняется в ведро, которое ежедневно опорожняет юнга. И спустя неделю его имя настолько прочно ассоциируется в голове каждого члена экипажа с образом преступника и извращенца, что им трудно поверить в то, что совсем еще недавно он был одним из них. Они помнят его как нелюдимого типа со странностями, предполагая, что он лишь прикидывался нормальным, старательно скрывая под маской обычного человека свои глубокие отклонения. Время от времени кто-нибудь из матросов отправляется в трюм, чтобы поиздеваться над ним или задать несколько вопросов о совершенном преступлении. При этом им кажется, что он ничуть не раскаивается в содеянном, оставаясь раздражительным, озадаченным и настроенным чрезвычайно воинственно, словно до сих пор (даже теперь) не отдает себе отчета в том, что натворил.
Браунли ничего так не желает, как вновь заняться привычным делом – убийством китов, но на протяжении нескольких следующих дней им досаждает плохая погода – проливной дождь и густой туман, – которые скрывают от них добычу и делают охоту невозможной. Проклиная бесконечную сырость и почти полное отсутствие видимости, они буквально на ощупь продвигаются на юг сквозь мешанину блинчатого льда[60] и шуги[61]. Когда же наконец распогоживается, они оставляют пролив Джонса[62] и мыс Хорсбург к западу, и перед ними открывается проход в залив Пондз-бэй. Браунли не находит себе места от нетерпения, но море в этом году забито льдами необычайно плотно, и им приходится задержаться здесь еще на некоторое время. Рядом с ними встает на якорь «Гастингс», и его примеру следует «Полынья», «Неустрашимый» и «Северянин». Поскольку в ожидании перемены ветра никакой работы не предвидится, капитаны пяти кораблей обмениваются визитами с обязательными ужинами, приятно проводя время в дружеских беседах, спорах и воспоминаниях. Браунли часто и без стеснения рассказывает о своем прошлом: об угольной барже, «Персивале» и прочем. Он ничуть не стыдится того, кем был и чем занимался: человеку свойственно ошибаться, говорит он остальным, и надо отвечать за совершенные ошибки, но главное, по его мнению, – готовность двигаться дальше.
– Итак, ты готов? – небрежно спрашивает его Кэмпбелл.
Они сидят вдвоем в капитанской каюте Браунли. Тарелки и миски уже убраны, и все остальные уже вернулись на свои корабли. Кэмпбелл – умный и хитрый малый, в некотором роде, даже дружелюбный и искренний, но при этом скрытный, определенно знающий себе цену и умеющий это продемонстрировать. Браунли кажется, что в вопросе его собеседника звучит скрытая насмешка, некий намек на то, что в махинациях Бакстера самому Кэмпбеллу отводится куда более значимая и достойная роль.
– Если все пройдет хорошо, ты будешь следующим, – огрызается Браунли. – Бакстер сам говорил мне об этом.
– Бакстер полагает, что китобойный промысел исчерпал себя, – заявляет Кэмпбелл. – Он хочет остепениться и купить себе небольшую мануфактуру.