Книга Парижские соблазны - Барбара Картленд

Она надела одно из самых очаровательных своих платьев и знала, что розовый креп с ажурными голубыми лентами вокруг шеи, запястий и талии очень идет ей. Крохотная шляпка, отделанная венком из роз, служила великолепным обрамлением для ее очаровательного личика и только подчеркивала блеск глаз. Гардения не была бы женщиной, если бы не отдавала себе отчет в том, что все, кого они встречают на своем пути, оборачиваются им вслед, пытаясь еще раз взглянуть на красивую картину, которую они собой представляли.

– Я так счастлива! – воскликнула она, и лорд Харткорт, который не смог остаться равнодушным к столь сильному чувству, прозвучавшему в ее словах, посмотрел на нее и, улыбнувшись, сказал:

– Я начинаю думать, что вам для счастья достаточно какой-нибудь мелочи.

– Часто именно мелочи могут сделать человека несчастным, – ответила Гардения. – Можно каким-то образом устоять против большой беды и крушения всех жизненных надежд, но мелочи доводят человека до слез.

Ее голос дрогнул, лорду Харткорту стало стыдно за свою язвительность. С самого начала он был раздражен тем, что Берти вынудил его играть роль третьего лица при встрече любовников, однако сейчас плохое настроение улетучилось, и он преисполнился решимости проявить максимум любезности по отношению к своим спутникам.

«Ты обязан поехать, – настаивал Берти. – Тебе прекрасно известно, что герцогиня не выпустит Гардению из своих когтей, пока у нее не появится надежда, что девочка окажется в твоем обществе. Потом мы что-нибудь придумаем, но в первый раз, Вейн, будь другом, позволь мне написать этой старухе, что мы оба заедем за Гарденией завтра утром».

«Почему я должен подыгрывать в этом многообещающем любовном спектакле?» – с горечью спросил лорд Харткорт.

«Только потому, что без твоей помощи не будет ни романа, ни чего-то другого», – продолжал ныть Берти.

Лорду Харткорту было трудно ответить отказом на подобную откровенность и в конце концов он, весело рассмеявшись, согласился стать так называемым «третьим лишним». Тем не менее его раздражение не улеглось, так как он знал, что не успеет к назначенному часу на партию в поло. Однако, увидев сбегающую по ступенькам Мабийон-хауса Гардению, которая напоминала раскрывающийся розовый бутон, он понял, что она искренне радуется предстоящей прогулке, и частичка хорошего настроения, владевшего ею, на некоторое время передалась и ему.

– У нас вчера был такой жуткий прием, – щебетала Гардения. – Не понимаю, почему вы не пришли.

– На жуткий прием? – поинтересовался Берти. – Неужели вы желаете нам зла?

– Он не был бы жутким, если бы вы оба пришли, – ответила Гардения.

Девушка уже забыла о грубости лорда Харткорта и о том, что в субботу она легла спать в слезах. Она помнила только то, что эти два англичанина – ее друзья и единственные люди во всем Париже, с которыми можно вести себя естественно.

– Ну и что же сделало его таким жутким? – спросил лорд Харткорт своим глубоким приятным голосом.

Гардения обернулась к нему.

– Жаль, что не могу ответить на этот вопрос, – сказала она. – Я спрашивала себя, что же не так, и понять не смогла. Гости были очень странными, а тетя Лили отправила меня спать рано, почти сразу после ужина.

– Ну уж не старайтесь убедить меня, что вы не восхищены этими галантными темноглазыми французами, расточающими комплименты направо и налево, – решил поддразнить ее Берти. – Всем женщинам нравятся французы, потому что они говорят массу лестных и необычных комплиментов.

– Им нельзя верить, – морщась, возразила Гардения. – Они даже звучат неискренне.

– А мои – искренне? – поинтересовался Берти.

– Мне кажется, любой комплимент может привести в смущение, – ответила Гардения. – К тому же французы, которые пришли вчера на прием, были немолоды и внешне совсем неинтересны. А еще на ужине был один ужасный человек. Я не выношу его.

– Кто это? – спросил Берти.

– Кажется, его звали Гозлен, – ответила Гардения. – Он уродливый, почти лысый, толстый и весь какой-то скользкий. Вы не поверите: барон сказал, что нам с тетей Лили надо быть с ним полюбезнее.

– Гозлен, говорите? – переспросил лорд Харткорт неожиданно резко. Гардения промолчала, сообразив, что ляпнула что-то не то, но он не отставал: – Так его фамилия была Гозлен?

– Да, – с некоторым колебанием ответила Гардения. – Его звали Пьер Гозлен, но мне кажется, я зря так пренебрежительно отзываюсь о нем. Уверена, он неплохой человек.

– Вам нет надобности притворяться перед нами, – сказал Берти, с неподражаемым изяществом щелкая кнутом. – Мы с вами соотечественники и друзья – по крайней мере, я надеюсь на это, – и меня очень расстроит, если мы не будем откровенны друг с другом в этой «лягушачьей» стране. Расскажите нам о месье Пьере Гозлене. Дальше нас ваши слова не пойдут. Мы с Вейном не болтуны.

– Я не сомневаюсь в этом, – заверила его Гардения, – но думаю, что мне не пристало отрицательно отзываться о госте тети Лили, и тем более о такой важной персоне. Это признак дурного тона и плохого воспитания.

– Почему же он такая важная персона? – поинтересовался лорд Харткорт.

– Не знаю, – уклончиво проговорила Гардения.

Она не собиралась рассказывать им, как перед ужином барон зашел в малую гостиную и сказал:

«Я пригласил на сегодня Пьера Гозлена. Позаботьтесь о нем, Лили. Вы ведь знаете, что он без ума от вас».

«О, опять этот ужасный тип! – вскричала герцогиня. – Зачем же вы так поступили, барон! Вам известно, как он мне неприятен: он всегда страшно напивается. После его последнего визита я решила предупредить мажордома, что впредь для месье Гозлена меня дома нет».

«Вы не посмеете! – Слова прозвучали как приказ. – Пьер Гозлен очень важен, – продолжал барон, – он имеет для меня большое значение, и он раскаивается, совершенно искренне раскаивается, что своим поведением доставил вам неприятности. Он объяснил мне, что в последнее время много работал и не успевал нормально поесть, поэтому вино – изумительное и очень дорогое вино, моя дорогая герцогиня, – ударило ему в голову».

«Меня не интересуют его извинения, – раздраженно проговорила герцогиня. – Это отвратительный человечишка! Мне всегда кажется, что говорит он одно, а думает совсем другое. К тому же у него дряблые и потные руки».

«И все же я настаиваю, чтобы вы были полюбезнее», – бросил барон.

Его обращение с герцогиней показалось сидящей в углу Гардении наглым.

«А если я откажусь? – спросила герцогиня. Она стояла и, гордо вскинув голову, вызывающе смотрела на барона. В тот момент она выглядела изумительно, мягкий полумрак гостиной скрывал желтоватый оттенок кожи и морщины на лице. Огромное бриллиантовое ожерелье казалось мерцающим обручем. Платье было скроено так, чтобы подчеркивать достоинства фигуры и маскировать недостатки, присущие возрасту, причем ради этого, как обнаружила Гардения, тетушка затягивала себя в корсет, имевший множество шнуровок. Эта процедура была длительной и требовала немалых усилий Ивонны и горничных. Барон не ответил. Герцогиня нетерпеливо постукивала атласной туфелькой, что заставляло бриллианты переливаться всеми цветами радуги. – Ну? Если я откажусь?»