Книга Только ты - Наталья Костина

– И зачем мы будем его копать? – честно говоря, от общения с этой смешной пигалицей он получал все больше и больше удовольствия.

– Мы будем строить подкоп. Знаешь, как строят подкоп? Ты будешь рыть с одной стороны, а я с другой. Ты не видел, где я оставила свой совок?

Он пожал плечами, а она, смешно выбрасывая коленки, побежала к той самой скамейке, на которой он сидел в самом начале их знакомства, и извлекла из-под нее синее пластмассовое ведерко со всеми полагающимися причиндалами: совком, грабельками и набором пасочек.

– Я буду здесь копать, а ты – с другой стороны. Понял?

Он с сомнением посмотрел на кучу песка, в которой уже возилось несколько малышей. Он был слишком стар и громоздок для игры в песочек. Да и орудий труда у него не было.

– Илюша, тебе совочек пока не нужен? – спросила та самая мамаша, которая ему симпатизировала. – Дай дяде!

Малыш молча сунул ему совок, и он сначала нерешительно, а потом все более и более увлеченно стал рыть в предложенном направлении.

– Стой, стой, збмок рушится! – закричала его юная соратница и деловито обхлопала кучу ладошками, укрепляя конус песка, который, наверное, и был замком. Затем она обошла песочницу и заглянула в тоннель, который он рыл сначала совком, а затем просто рукой. Песок внутри был сырым и прохладным, и работа спорилась. Правда, иногда подозрительно попахивало кошками, но… в целом ему все нравилось.

– Молодец! – похвалила она. – Сейчас мы встретимся!

Он сунул руку в прорытую нору и почувствовал какое-то движение. Тонкая песочная перегородка разрушилась, и в его ладонь ткнулась горячая детская лапка. Он слегка пожал крохотные пальчики, и она радостно взвизгнула.

– Ага, вот ты где! – сказал кто-то над головой смутно знакомым голосом, и он не без усилия, стараясь ничего не развалить, извлек свою перепачканную песком руку из прорытого ими обоими подкопа, потому что пальчики его напарницы оттуда исчезли. Песок прилип и к джинсам, и к свитеру, и, похоже, даже к волосам, но довольное выражение лица компенсировало его неряшливый внешний вид, когда он наконец покинул песочницу. Вернее, его оттуда вытащила все та же требовательная миниатюрная ручка.

– Сейчас отдадим Илюше совочек и пойдем кушать, – строго сказала забавная девчонка, забрала у него орудие, которое он все еще держал в руке, и вручила хозяину: – Скажи спасибо, – велела она при этом.

– Спасибо, Илюша, – послушно сказал он.

Толстячок Илюша важно кивнул, а его мама поощрительно улыбнулась. Белокурое создание тут же ревниво нахмурилось:

– Это мой папа!

– Кира! – укоризненно сказали за спиной тем же голосом, который уже раньше показался ему знакомым.

– А сейчас мы пойдем к себе домой. Кушать! Правда? – с вызовом сказала кроха и уцепилась за его палец.

Он пожал плечами, но покорно дал увести себя с площадки. Перепачканная песком растрепанная девчонка, носящая редкое, звучное и тут же понравившееся ему имя Кира, удовлетворенно шла между мужчиной и женщиной, ухватившись за их руки, и даже не думала их отпускать.

* * *

– Вы меня не узнаете? – спросила женщина после того, как накормила майора Лысенко и свою дочь Киру супом на крохотной кухоньке и отправила малышку спать.

Точнее сказать, отправить ее она просто не смогла, поэтому дочь сама уснула у нового знакомого на руках, перед этим категорически отказавшись покидать его колени.

– Он со мной играл, и у него красивая большая машина! – заявила она матери. – Я в ней еще не ездила! И он будет моим папой! Я так хочу!

– Хорошо, хорошо, – закивал майор, и она, прижавшись теплой спинкой с хрупкими крылышками лопаток к его груди, сначала просто притихла, а потом он обнаружил, что девочка спит. Вернее, обнаружила это ее мать.

– Давайте я ее отнесу.

– Нет, я сам.

Он тихонько переложил сонную, сытую и умаявшуюся девчушку в кроватку и вернулся в кухню.

– Я, наверное, пойду. Я к родителям приехал, – зачем-то объяснил он матери Киры. – А их до сих пор нет. Кстати, мы не познакомились. Игорь.

Вот тут она и спросила:

– Вы меня не узнаете?

Он смутился. Честно говоря, у него в жизни было столько женщин, что какая-то вполне могла пройти незамеченной. У той, которая сейчас сидела напротив, была яркая, запоминающаяся внешность, но… иногда, особенно после бурных корпоративных вечеринок, с ним бывали выпадения из реальности. Кроме того, женщины любят меняться: стричься, краситься, худеть или, наоборот, полнеть до полной неузнаваемости. Что ж, если у него уже была с ней мимолетная интрижка… как жаль. Что же он за человек такой?! Права, наверное, мать – он неразборчивая, бессердечная скотина. Он разбивает женские сердца, не замечая ничего вокруг… и не давая взамен ни капли даже такой простой радости, какую чувствовал сегодня от общения с ее ребенком! А в результате – она его узнала, а он – ничего не помнит…

Игорь боялся поднять глаза на мать Киры, чтобы она не выгнала его сразу и безоговорочно. И как можно было ее забыть?! Дурак, какой же он дурак… ведь даже имени ее он не может припомнить!..

Лысенко покосился в сторону сидящей напротив женщины и вздохнул. «Нет… не буду гадать. И так выгляжу идиотом». Проведя полтора часа у матери Киры в доме, он успел рассмотреть эту женщину во всех подробностях. Высокая, стройная брюнетка. Глаза очень темные, но не недобрые, как это бывает у многих брюнеток – недаром черные глаза в народе считают насылающими сглаз, – а искрящиеся, излучающие тепло. В их уголках уже наметились морщинки, впрочем, заметные лишь тогда, когда она улыбается… Наверное, она любит улыбаться: и хотя со своей дочерью при постороннем она хотела казаться строгой, однако он сразу ее раскусил – она не из тех, кто достает детей излишними нотациями. Как бы в ответ на его мысли хозяйка дома снова улыбнулась – и улыбка ей удивительно шла; хороши были даже ее первые морщинки, лучиками собирающиеся у глаз. Она была не слишком молода, но выглядела на удивление свежо. «Лет тридцати двух, – подумал он. – Наверное, мы когда-то невзначай пересеклись… и, может, ребенка у нее тогда еще не было?»

– А между тем мы с вами встречались, – иронически заметила женщина, видимо, читая его смятение, как раскрытую книгу. – Кофе пить будете? Или чай?

– Лучше чай.

– Сейчас заварю. Вы какой любите – черный или зеленый?

– Черный.

Обычно он был весьма разговорчив и даже, можно сказать, болтлив, но сегодня ему не хотелось пустого трепа. Так хорошо было просто наблюдать, как эта женщина ловко управляется с посудой. И еще – за тонкой стеной спала маленькая девочка, покою которой он не хотел мешать.

– Булочку хотите? – с неуловимой насмешкой в глазах и голосе спросила мать Киры, и он как будто почувствовал удар током. И тут его накрыло дежавю: он знал голос… знал эту женщину… и уже был… был здесь… нет, не здесь… Но он точно знал, что с ним это уже было!