Книга Эра зла - Татьяна Устименко

Отец Григорий налил себе второй стакан вина, выпил его залпом и привычно занюхал заплесневелым сухарем. А вслед за тем он обреченно навалился на угол засаленного стола и погрузился в безрадостную думу о своем нелегком житье-бытье. И как тут не думать, если в пятьдесят с гаком лет начинаешь отчетливо понимать, что молодость, этот вечный конфликт здоровья с моралью, ушла безвозвратно, жизнь не удалась, но попытку-то уже засчитали. Причем засчитали впустую и не иначе как по ошибке…

Все мы рано или поздно приходим к Богу, просто каждый в свое, назначенное кем-то свыше время и строго индивидуальным путем. Не миновала доля сия и отца Григория, в прежнем мирском прошлом прозывавшегося Гришкой Агеевым, — лихого рубаху-парня, первого красавца на деревне и отставного сержанта десантных войск, именуемых в народе «голубыми беретами». Будущий священник родился более чем полвека назад в некоей отдаленной деревушке Мухомортовке, расположенной в рязанской глубинке и насчитывающей к тому времени двадцать дворов да от силы человек пятьдесят жителей. Сколько же их осталось точно — не знал никто, ибо несколько мужиков регулярно пропадали в лесу, окопавшись там в крохотной землянке и увлеченно занимаясь изготовлением самогона. Дед Силантий вот уже пару лет не слезал с печи, а бабка Кузьминична — карга неопределенного возраста, по слухам стопроцентная стерва и ведьма, умудрялась появляться сразу в нескольких местах одновременно, неоднократно спутав государственных переписчиков населения, в последний раз наведывавшихся в Мухомортовку еще, кажись, при царе Горохе.

Цивилизация так и не дошла до этих забытых богом мест, застопорившись от них километрах в двухстах. В Мухомортовке слыхом не слыхивали про сотовые телефоны и гамбургеры, прекрасно обходились без холодильников, курили крепчайший самосад и пекли вкуснющий домашний хлеб. По вечерам все гуртом ходили в дом фельдшера Шмакова, чтобы посмотреть единственный на все деревню телевизор, и частенько сидели без электричества, подающегося с чудовищными перебоями. Молодежи в Мухомортовке осталось раз-два и обчелся: ну разве что самая молодая и красивая баба — тридцатипятилетняя Меланья (гордо именующая себя Мальвиной); заезжий, да так и осевший в деревне фольклорист Дим Димыч — плюгавый и очкастый дегустатор местного самогона, библиотекарь Соломонов — мужик себе на уме, а также младшенький агеевский парень — Гришка. Вставали здесь с первыми петухами, спать ложились рано, держали по десять соток огородов с картошкой, морковкой и свеклой, а за мукой, спичками, керосином и помадой для Мальвины ездили в ближайший городок Старожилово, выбираясь туда не часто и с превеликой неохотой. А в общем-то, говоря откровенно, жили вполне спокойно: сытно, размеренно и мирно. Каких-либо инцидентов в Мухомортовке почти не случалось, ну разве что крайне редко. Впервые нечто похожее на беду приключилось той приснопамятной зимой, когда полоумный Матвейка прочитал утащенную у библиотекаря «Камасутру», а потом дважды принародно послал Кузьминичну на нефритовый жезл и трижды — в пещеру лотоса. Да еще вторично, когда Гришка Агеев, младший сын деревенского батюшки Аристарха, отказался поступать в Рязанскую духовную семинарию и, сбежав из дома, записался в армию.

С трудом, но переварившая таки безбожную «Камасутру» на сей раз Мухомортовка всколыхнулась и загудела, потрясенная до глубины своей древней души. Как, последний наследник легендарного агеевского рода осмелился отвергнуть уготованную ему ношу и не принял наследие предков?

Да быть того не может! Ой, видно совсем глуп еще Григорий Аристархович, молод да глуп, если не понимает: как ни юли, а судьбу свою не переделаешь; куда ни беги, но от участи своей не уйдешь; чего ни выдумывай, а промысла небесного не изменишь. Веришь ты в Бога или не веришь — значения не имеет. Главное, что Бог верит в тебя! А коли так, то к чему тогда Господа понапрасну гневить, ходить вокруг да около и лишнюю суету творить?

Так уж повелось исстари, что в роду Агеевых все мужчины добровольно принимали духовный сан и посвящали себя служению Господу, свято блюдя завет далеких предков: пуще зеницы ока беречь серебряный крест и прилагающийся к нему перстень, облекающий своего носителя званием Привратника. Да вот только какие такие врата предстояло открыть однажды очередному Привратнику — не ведал никто, но слухи об избранности агеевского рода испокон веков ходили по Мухомортовке, придавая этой семье немалую загадочность и обеспечивая всеобщее уважение. А еще поговаривали, будто свершение завета произойдет только тогда, когда в семье родится не один, а два сына, после чего на мир падет смертная тень и наступят суровые времена испытаний, пройти через которые можно лишь с помощью веры. Врали те слухи али нет — пока не известно, но действительно: сколько бы детей ни рождалось в этом роду — все они оказывались девками, ибо мальчик-наследник всегда был лишь один, наделенный отличительными фамильными чертами: ростом, осанкой и дородностью. Да еще тем знаменитым взглядом пронзительных серых глаз, которые некогда загипнотизировали последнюю российскую императрицу. Все агеевские мужики отличались неимоверной могутностью и выносливостью, доживая лет до ста, а то и поболее. Недаром замучились проклятые вороги с их легендарным предком — Гришкой Распутиным: и ядом того изводя, и из револьвера в него стреляя, и в прорубь опуская. И невдомек им было до его высокого предназначения, отлично известного самому старцу. А Распутин, видать, судьбу свою предчувствовал, ибо за несколько дней до расправы над собой снял он крест и перстень, да и отдал их сыну Дмитрию с наказом передать будущему отпрыску и сберечь для того, кто вторым родится. Так все оно и случилось…

Родной отец строптивого Гришки Агеева состоял в чине иерея, а в просторечье деревенского батюшки, и являлся единокровным внуком старца Распутина. Дмитрий Григорьевич сберег-таки наследие предков и, будучи арестованным НКВД, а затем в начале 1930 года сосланным в Сибирь, умудрился сбежать из колонии-поселения да бесследно затеряться в глухой рязанской глубинке. В Мухомортовке он принял рукоположение, отстроил часовенку, женился на местной девушке, но вскорости умер, ибо здоровье беглеца оказалось изрядно подорвано всеми перенесенными мытарствами. Его единственный сын Аристарх пошел по стопам родителя и тоже состоял в чине иерея, служа в своем родном приходе. По примеру мужчин своего рода он обзавелся домом и семьей, намереваясь преданно хранить тайну креста и перстня да смиренно дождаться появления наследника. И все бы ничего, но вот только размеренный ход событий вдруг непредвиденно споткнулся, выбиваясь из наезженной колеи бытия и выкидывая крутое коленце, ибо дальше началось нечто совершенно необычное.

Первенец Аристарха, нареченный Андреем, неожиданно скончался почти сразу же после рождения, прожив всего-то пять дней. Мухомортовский иерей растерянно молился у себя в часовне, безмерно напуганный столь внезапным разрывом семейного предначертания. О нет, он прекрасно помнил древнее предсказание, пророчащее страшные события, должные совпасть с появлением второго сына, но еще больше опасался батюшка Аристарх угасания своего рода и отсутствия будущего хранителя креста и перстня. Бил он челом перед иконами, прекрасно понимая, что и без сына плохо роду придется, и со вторым сыном тоже нехорошо. Про подобные неразрешимые жизненные затыки мудрые мухомортовцы говорят: «Куда ни кинь — везде клин». А что делать? Только молиться. И отец Аристарх молился. Но, как водится, Господу завсегда виднее, кому чего положено, и посему ровно через год мольбы иерея Агеева были услышаны, а в его семье появился второй младенец — Григорий.