Книга Последний остров - Василий Тишков

Что за тайны у этих совершенно разных по характеру подростков? Мишу уважают и школьники, и взрослые односельчане, а Юлю просто боятся, даже старшеклассники, никто не знает, что она выкинет в следующую минуту. Такие разные и вот ведь с какой нежностью относятся друг к другу…

Ходила по школьным делам в сельсовет. Таня Солдаткина все придумывает себе новые хлопоты. Между складами и пожаркой строит общественную баню. Теребит Парфена Тунгусова, чтобы тот освободил от овощей старую церковь, в которой до войны был клуб. Клуб, мол, и теперь нужен. А тут еще решила, как просохнут дороги, собрать людей на базар. Пусть, мол, базар и не такой будет, какие устраивались в мирные годы, но чем богаты люди, тем могут и поделиться друг с дружкой.

Раньше-то Нечаевка была центром волости и сюда дважды в году — весной, перед посевными работами, и поздней осенью, после уборки урожая, — съезжались из окрестных деревень и хуторов. Славился нечаевский базар в те годы не только богатством — душа у него была особенная, что ли. Пустырь за церковью превращался на два-три дня в веселый табор: тут тебе и театр, и качели для молодых, и смотрины невест, и сговоры сватов. Праздник, одним словом.

Эх, Таня, отчаянная головушка! До праздника ли сейчас людям?»

Отодвинулась торопливая весенняя суматоха в озерном краю, и наступила пора тихой летней благодати, когда зорька с зорькой сходятся, сводя почти на нет и до того короткие ночи. В одно такое раннее утро Аленка умывалась во дворе, а Мишка поливал ей из ковшика. Как-то уж само собой сложилось в семье Разгоновых, что Мишка незаметно для себя принял роль старшего брата и относился к Аленке бережно, но разговаривал с ней серьезно, на равных.

— С гуся вода, с тебя худоба, — приговаривал он, подражая бабке Сыромятихе, однако со смешинкой в голосе. Поливал ей на руки чистую до голубизны родниковую воду. — Чур тебя от глаза худого, от разбойника лихого и от всех страстей-напастей. Смывай с себя остатки болезни и не вздумай наперед хворать.

— А почему вода голубая? Разве она не из нашего озера? — удивилась Аленка.

Мишка тоже удивлялся своему терпению к Аленкиным «почемучкам» и своей разговорчивости.

— Воду эту я принес из родника Кусоккан. В нем самая лечебная вода. Наши старушенции талдычат, что раньше она еще целебнее была, почти мертвых на ноги поднимала.

— Ага, вот ты и попался, — Аленка засмеялась и брызнула с рук Мишке в лицо. — Ты думал, что умру. Да? Думал, думал… Я вспомнила — ты приносил эту воду каждое утро. Вот! За весну я, наверное, целое ведро ее выпила, да?

Мишка улыбнулся.

— Может, и выпила. Да еще ведра два на умывание.

Аленка вскинула ресницы, удивленно склонила голову и представила, как вставал рано утром Миша и бежал к роднику за водой. Смех ее пропал, она тихо спросила:

— А почему родник так чудно назвали?

— И не чудно вовсе. Это казахское название. Дед Яков рассказывал, что на том месте злой человек подстрелил лебедиху. А второй лебедь загоревал, не захотел больше жить один, поднялся выше облаков и ударился камнем о землю. И где упал, родник из земли пробился. По-казахски ак — белый, ку — лебедь, соккан — убили. Вот и получается — Кусоккан: место, где убили белого лебедя.

— И теперь лебеди не живут здесь?

— Живут. Не у родника, конечно. Завтра в лесничестве увидишь самое красивое и большое наше озеро. У него русское название — Лебяжье. Вот на нем-то и живут лебеди. И белые, и розовые. Только розовые шибко пугливые.

— Миша, а почему ты сегодня не на работе?

— Потому что сегодня воскресенье. И еще потому, что Татьяна Солдаткина разрешила всем нечаевским побазарить. А ты можешь хоть минутку помолчать?

— Нет, не могу. Ты же чуть свет убегаешь в лес и ничего мне не рассказываешь.

— Сегодня не убегу.

— И целый-целый день будешь дома? Вот хорошо! А что мы делать будем?

Аленка взяла ковшик и стала поливать Мишке. Он неторопливо мыл лицо, шею, довольно фыркал.

— На базар сходим. На озеро. Надо лодку проконопатить. Потом собираться начнем.

— В лесничество?

— Как порешили, так и будет… — он прислушался. — Погоди-ка. Вроде кто-то буксует?

На околице села в дорожной колдобине застряла полуторка. Совсем близко от избушки Разгоновых — она ж с краю первая.

Мишка и Аленка подбежали к машине. Мишка тут же принялся бросать под колеса толстые ветки, камни.

Взад-вперед раскачивалась машина, но левое заднее колесо беспомощно вращалось в жидкой грязи.

Аленка сидела на взгорке и с любопытством рассматривала машину, шофера, облака над озером. Ей было радостно, что она выздоравливает, что так много солнца и можно погладить рукой молодую траву, что скоро они переселятся в лесничество, и она увидит настоящий лес с озерами, цветами, птицами. Хотя цветы и здесь есть, вот они, огненно-желтые на мохнатых ножках, но там они, представляла себе Аленка, какие-то необыкновенные должны быть.

— Нет. Видимо, трактор надо искать или ждать попутку, — сокрушался шофер. — Да откуда в выходной день попутка…

— А ты бревнышко привяжи к колесу-то, — посоветовал Мишка. — Потом газани как следует, машина и выпрыгнет из ямы. Я видел, как колесный трактор вызволяли из траншеи таким макаром.

— Давай попробуем.

Они привязали толстой проволокой чурку к гонявшему воздух колесу.

— Ты чей будешь-то, такой сообразительный?

— Да здешний я, нечаевский. Мишка Разгонов.

— Разгонов? Ого! Неужели Ивана Разгонова сын?

— Ну.

— Так я ж очень хорошо до войны твоего отца знала.

Мишка хохотнул.

— Как это — знала? Заговариваешься, парень.

— Да не парень я, а Зоя. Зоя из эмтээс.

— Ну да?

— Вот тебе и «ну да», — Зоя улыбнулась, сняла кепку и тряхнула пышными светлыми волосами. — Узнаешь?

— И вправду Зоя, — засмеялся Мишка. — Ну и дела! Как это я тебя за два года успел позабыть? Ты ведь до войны в пионерлагере вожатой была. Скажешь, нет?

— Ага! Вспомнил! Эх, и жизнь тогда была! Ели четыре раза в день, и обязательно мертвый час после обеда… Даже не верится. Подожди, а это правда, что на войну ушли все ваши нечаевские мужчины?

— Как один.

— Да… Все на войне, а меня вот не взяли. Говорят, изучи свой автомобиль как следует, тогда, может, и возьмем. Между прочим, обещали записать в морской десант.

— Городи давай! Там в юбках не напрыгаешься.

— Так я на машине. Снаряды возить, раненых… Ну и все, что нужно для самого переднего края. Сам военком обещал.

— Ух ты! — позавидовал Мишка. — У нас Жултайка Хватков тоже напрок собирается заявление подавать в морскую пехоту. Если война, конечно, не кончится.