Книга Царица Савская - Тоска Ли

И оттого я сижу и веду этот разговор с самим собой, лишь представляя себе, что говорю с царицей. Поскольку вполне возможно, что эти слова сгниют в тайнике и рассыплются пылью во тьме. Но, так или иначе, нам придется поговорить. Не оттого, что я так велю, но потому, что так суждено.

Что за власть ты обрела надо мной? Как смеешь ты отвлекать царя от его дел для написания хоть строки?

Я выпрямилась на стуле и стала читать дальше.

Я послал тебе дар в самом даре — раба, который играет на лире. Его зовут Мазор — это имя означает «лекарство». Мой отец играл на лире, и то было лекарством для предыдущего правителя.

Мазор музыкант, да, но он умеет также говорить и писать на арамейском языке торговцев и на языке моего народа. Он знает наши истории и гимны. Он дорог мне и моему двору — подобных ему больше нет, — и я надеюсь, он будет столь же ценен и полезен в твоем дворце.

Ты спросила меня о моем боге и храме. Пришли своих послов.

Я расскажу и покажу им великие вещи, рассказ о которых вернется от них к тебе. Я отвечу тебе, и ты насытишь свое любопытство. Но пока я скажу только это: наш храм не открыт небу, потому что наш бог во всем. Твой бог — бог грома и луны, но мой создал само небо. И потому его не найти на небе. Мы не поклоняемся творениям его — луна и звезды лишь кончики его пальцев, — мы чтим могучую и ужасную силу его и чтим его обещания.

Пришли свое посольство — теперь я дал тебе все причины его посылать. Если же нет, ты будешь лишена всего, поскольку мои корабли доберутся дальше, чем смогут верблюды твоих караванов и морские суда. Тем самым я вынуждаю тебя к ответу. Будешь ли ты в ответ бесстрашной или будешь безрассудной? Отправь своих людей. Не будь высокомерна. Ты лишена союзника в лице мужа. Твоя торговля в опасности. И это не моя угроза тебе, всего лишь правда. С моей же помощью ты сумеешь добиться многого.

Но если подобное предложение тебе отвратительно, скажу иное: спаси свое царство. Пусть ты, как ты и сказала, не испытываешь нужды в товарах внешнего мира. Тем самым ты лишаешься его новшеств, и Саба окажется безнадежно отставшей если не при твоей жизни, то при жизни будущих поколений.

В конце хочу добавить, что я не царь и даже не мужчина, скорее мальчик. Окруженный придворными, военными… жадный до мира, но слишком часто чувствующий себя одиноким. Мне кажется, ты знакома с подобным чувством. Я вырос в гареме отца, окруженный тысячей матерей. Я выучил язык их вздохов и тайную речь их взглядов, когда они думали, что никто их не видит.

Куда же обращен твой взгляд, царица, когда ты остаешься наедине с самой собой? Пуст или полон бог в твоем сердце, когда все иные видят в тебе его Верховную Жрицу? Сколько твоих вопросов пока не нашли ответа?

Ты в том же возрасте, что был и я, когда едва не вырвал все волосы со своей головы. Меня называют мудрым, но мудрость не обеспечивает мира. Она лишь напоминает нам о том, чего мы не знаем — чего мы не можем знать, — и о наших собственных слабостях, чтобы мы могли противостоять им снова, снова и снова, в те редкие моменты, когда отступаем от мира, которым должны править.

Селах[4], царица Билкис. Селах, Женщина Огня. Селах, Дочь Луны. Пришли свое посольство и пришли с ним что-нибудь для меня — но не твои благовония, ибо я окружен божественным. Не твое зерно, ибо полны мои закрома. Не твоих мудрецов, ибо мне дарована мудрость. Но что-то от себя. Огонь для измученной души.

Соломон

Я уронила руки на стол. Сердце колотилось невероятно часто.

Глава тринадцатая

Я читала и перечитывала его письмо, возвращалась к началу, не дочитав, и перечитывала снова — сперва сидя у окна, затем при свете бронзовой лампы в форме горного козла. Алмаках свидетель, он был дерзок. Заносчив. Нагл. И он еще называл меня безрассудной?

Он был тщеславен. Называть самого себя опасным — ха! И все же несколькими строками ниже он с той же легкостью называл себя мальчишкой и писал, что он будто потерян.

Он считал себя знатоком женщин — я полагала, что это правда, несмотря на его заявления, что он знает и меня.

Так почему же это меня так грело? Как это могло быть — ведь то был царь, который собирался силой отнять у Сабы ее монополию… а затем дерзко умолял ответить!

Я совершенно не понимала этого царя!

В первый раз читая его письмо, я дважды чуть не разорвала свиток на части.

Он говорил мне не быть высокомерной? Он предполагал, что будет командовать мной? Царь, чье высокое положение поддерживало лишь одно поколение предков, а царство уже наполнялось напряжением, как гнойник?

Я вновь перечитала свиток, и еще дважды. Оперлась руками на край столешницы, пытаясь представить себе его голос и как те же слова могли бы звучать, срываясь с его губ.

Куда же обращен твой взгляд, царица, когда ты остаешься наедине с самой собой?

Что за власть ты обрела надо мной?

Мой совет собирался в зале. В каком они будут замешательстве! Но я не могла выйти к ним, пока мой собственный разум пребывал в сумятице. Я дала Яфушу распоряжение отвести к ним музыканта, Мазора, и велеть его расспросить, поскольку сама я задержусь еще на час. А затем сообщить им о новой задержке, еще на два часа.

Царь израильтян был прав: он силой вынуждал меня ответить.

Но между строк его послания читалось нечто иное. Пустота и неудовлетворенность, слишком хорошо мне знакомые.

И оттого я сижу и веду этот разговор с самим собой, лишь представляя себе, что говорю с царицей.

Это была выдумка, предназначенная для соблазнения? Он собирался сыграть на моей симпатии, раз уж не мог мною повелевать. Или сыграть на моей потребности… в чем? В учителе? В наставнике?

Нет, в выгодной супруге. И оттого он собирался соблазнить меня на нужный шаг, если не сможет принудить силой.

Да, он был опасен, пусть даже только своими манипуляциями.

Я едва не послала за Таирином, но остановила себя. Он не знал, что я нашла этот свиток. Или же царь дал ему инструкции и на случай, если я не раскрою секрет возвращенного идола?

Что, если так, если он снова заранее сказал Тамрину, что одна моя реакция будет означать одно, а другая будет означать нечто иное? Он обесценил моего торговца как источник информации или, как минимум, сделал его сомнительным, чтобы я не могла — не осмелилась — показать свою уязвимость, задавая ему вопросы.

Как хитро он поступил, завернув свой пергамент в несколько тканей! Слой за слоем, словно египетский лук. И что же в сердцевине?

Я могла отказаться признать это. Я могла сама вынудить его действовать, тем же способом, подождать и посмотреть, пошлет ли он письмо более открытым образом. Однако в подобном случае как он начнет судить обо мне?