Книга Феномен полиглотов - Майкл Эрард

– Какой сегодня день? – спрашивают его по-русски.

– Что? – переспрашивает Фазах.

По-китайски у него спрашивают, какое из творений человеческих рук видно с Луны. Фазах должен был бы ответить: «Никакое». Или пошутить, что это Великая Китайская стена. Вместо этого он делает странный жест – проводит левой рукой по своей голове от виска к затылку – и произносит по-испански: «Где вы учили китайский? И как вам удалось так легко его выучить?» Автор вопроса качает головой. Гул неодобрения возрастает. Фазах вспотел и снова молча повторяет свой жест, будто собираясь в поисках ответа на очередной вопрос покопаться в своем черепе.

Позднее Магнус Льюен сделал в своем блоге ardentagnostic.blogspot.com напрашивавшееся заключение, многими поддержанное: «Очень похоже, что Зиад Фазах – один из тех миллиардов людей, которые неспособны говорить на пятидесяти девяти языках». Реакция участников форума была незамедлительной и суровой. Фазаха назвали лжецом; скептики торжествовали.

Как только видеозапись стала достоянием общественности, Ардашир закрыл ветку обсуждения, написав: «Предельно ясно, что единственный человек, который может пролить свет на способности Зиада Фазаха, – это он сам. Так как он знает об этом форуме и ведущемся здесь обсуждении, но не озаботился тем, чтобы разъяснить ситуацию, думаю, мы все должны пройти мимо него в уважительном молчании. Человек существует, но легенда – нет».

Как и у каждого из участников форума, у меня теперь был электронный адрес Фазаха и его номер телефона. Я мог позвонить ему в любой момент. Но мне представили его как современного Меццофанти, и если бы я спугнул его неподходящими вопросами, он мог исчезнуть для меня навсегда. Мне необходимо было проверить его способности: насколько свободно он владел приписываемыми ему пятьюдесятью девятью языками?

Для этого мне требовался экскурсовод, хорошо знакомый с мышлением гиперполиглотов. Поэтому я связался с Ардаширом, который любезно согласился встретиться со мной в Калифорнии.

Глава девятая

Лето в Беркли, Калифорния. На Шэттак-авеню открыт магазинчик, где продается мороженое по одному доллару, студентки колледжа загорают на пригорках, «Гиганты» выбивают хоум-раны, играя против «Окленд Атлетикс». Обычный день для Ардашира, чье настоящее имя Александр Аргуэльес, начинается в два или три часа утра. Он садится за стол в спальне и делает записи в переплетенной книге с разлинованными страницами. Сначала он исписывает несколько страниц на английском, чтобы собраться с мыслями. Он говорит, что лучше всего у него получается писать на родном языке. Затем продолжает работу в своем «скриптории», выделяя по две страницы на арабский, санскрит и китайский – языки, которые он называет «источниками этимологии».

«Если я начинаю день с этих языков, – говорит он, – то знаю: день будет хорошим».

Страницу на турецком сменяет страница на персидском или греческом, затем на хинди, гэльском или других языках. Каждому языку он уделяет ровно пятнадцать минут, потом переключается на следующий. На тех языках, которые знает хуже всего, он выполняет грамматические упражнения. Его цель – исписать двадцать четыре страницы за день. Я интересуюсь, сколько таких книг он уже исписал. Он указывает на три плотно заставленные верхние полки в книжном шкафу. «Сейчас у меня сорок пятый том». Если он устает или отвлекается, занятие может растянуться на целый день, но если удается сосредоточиться, то на достижение своей цели он тратит четыре часа. Когда я встретился с ним в первый раз, он тратил на учебу в среднем девять часов в день. При этом он с некоторым сожалением сообщил, что до рождения детей ему удавалось заниматься по четырнадцать часов.

«Изучая языки, я вовсе не преследую финансовой цели, – сказал он мне однажды. – Это просто расход времени и энергии. Если бы я все время и всю энергию, которые потратил на развитие мозга и расширение лингвистического и литературного кругозора, употребил в практических целях, сказав себе: “Я хочу зарабатывать деньги, я хочу большой дом, я хочу добиться хоть какого-то успеха”, – я бы, несомненно, этого добился». Недостатка в предложениях от работодателей у него не было. Обучаясь в колледже, он устраивался летом на временную работу, и его начальник предлагал ему работать постоянно. Но выяснение того, принимают ли гинекологи в штате Юта или Невада определенные кредитные карточки – а именно такую работу ему однажды предложили, – не согласовывалось с его представлениями о своих интеллектуальных способностях.

Поэтому, то ли спасаясь от работы, то ли временно от нее отдыхая, он оказался здесь, в переделанной в кабинет спальне, заставленной книжными шкафами со словарями, грамматиками, романами, учебными пособиями и справочниками, которые возвышаются над ним с трех сторон. Они распределены по языковым семьям, включающим в себя в общей сложности сто тридцать языков. «Я искренне верю, что место, где вы сейчас находитесь, – говорит он, указывая на полки, – претендует на звание… как бы это выразить? На звание самой сжатой и наиболее полной языковой лаборатории в мире». Его комната напоминала скорее монашескую келью или космическую капсулу: тишина во время работы Александра была оглушающей. Полки шкафов были настолько забиты, что во время нашего разговора он постоянно с удивлением обнаруживал новые книги, например грамматику языка мандинка, о наличии которой у себя в доме и не подозревал.

Когда смотришь на этого худого высокого темноволосого мужчину с добрыми глазами и голосом священника, который выглядит гораздо моложе своих сорока четырех лет, – задаешься вопросом, какую семинарию он посещает. «Так вот как выглядит гиперполиглот», – подумал я. Я ожидал увидеть кого-то более шумного и харизматичного, кого-то, кто говорил бы о «Гигантах» и невзначай ронял что-нибудь наподобие: «Сино-тибетские языки прелестны, не правда ли? Я щелкаю их как семечки». Кого-то добродушного, не заумного, чья жизнь наполнена политическими и сексуальными интригами, завязывающимися на дюжине языков, кто может в мгновение ока очутиться на одной волне с любым человеком в этом мире во всем его многообразии. Этакого лингвистического Казанову. Того, кто с головой погружен в свою деятельность.

Вместо этого от человека, стоящего у двери, веяло одиночеством. Порой он казался расслабленным, но все остальное время выглядел подавленно. Можно было бы сказать, что он потерялся в прошлом, не будь очевидным то, что там он был бы счастливее. Уместнее сказать, что он потерян в настоящем. «Из меня определенно получился бы хороший флагеллант или иезуит, – говорит Александр. – Я привык заниматься в монастырских условиях». Я не высмеиваю его – передо мной человек, живущий в мире своих грез, сносящий его тяготы и радующийся чему-то своему. Когда я первый раз пришел к нему, его жены не было дома, а сыновья, трех и пяти лет, тихо играли в гостиной. Когда они к нам заглянули, он осыпал их поцелуями и вопросами на французском языке, который они уже знали наряду с английским и корейским. Они даже рисуют китайские иероглифы в своих тетрадях, которые Александр мне с гордостью продемонстрировал. И я подумал: все это как раз и есть то, что должен делать гиперполиглот.

«Я стараюсь увлечь их, говоря: “Давайте вместе позанимаемся латынью”. Они начинают по мне ползать, а я хочу разделить с ними свое занятие. Мне не хочется говорить им, чтобы они уходили, потому что я работаю. Я хочу, чтобы они были частью этого. Я хочу разделить с ними свое занятие настолько, насколько это возможно».