Книга Рассвет наступит неизбежно - Франсин Риверс

Пармена пришел со своей женой, Евникой, и тремя детьми, Антонией, Капео и Филоменом. У Пармены была своя лавка, в которой продавались его знаменитые кингулы. Эти искусно сделанные из кожи специальные пояса предназначались для римских воинов и служили знаками отличия. Передняя часть таких поясов во время боя защищала воину пах, а во время марша воинов пояса издавали такой звук, что большинству противников поневоле становилось страшно.

Иоанн представил присутствующим и всех остальных, по мере того как те приходили. Тимон, у которого на теле остались следы жестоких побоев, был мастером фресковой живописи. Он попал в сложную ситуацию, когда жрец храма Артемиды вызвал его и приказал написать фреску, прославляющую эту богиню.

— Я отказался. А когда жрец потребовал от меня объяснений, я ответил, что мои убеждения запрещают мне делать что–либо, прославляющее языческих богов. Ему мой ответ явно не понравился.

Жена Тимона, Поркия, держала за руки детей, взгляд у нее был испуганный, затравленный.

— Вчера вечером к нам ворвались какие–то люди, которые перевернули все в доме вверх дном.

— А мама потом плакала, — сказал один из мальчиков, его глаза так и горели от гнева. — Я хочу, чтобы теперь эти люди плакали.

— Тише, Петр, — сказала ему Поркия. — Господь хочет, чтобы мы прощали своих врагов.

Мальчик выглядел явно возбужденным, как и его младший брат Варнава, а совсем маленькие Мария и Вениамин теснее прижались к маме.

Прохор, который был пекарем, пришел со своей женой Родой и сестрой, Камеллой, у которой была дочь, Лизия. Этот человек выглядел совсем измученным, не столько преследованиями за веру, сколько этими двумя женщинами, которые стояли по обе стороны от него. Все трое избегали смотреть друг на друга. Лизия в этой семье была единственной, кто выглядел вполне спокойно.

Пришли четверо молодых людей, которые услышали, что группа христиан собирается покинуть Ефес. Вартимей, Нигер, Тибулл и Агав, которым не было еще и двадцати лет, уже получили от своих родных благословение на то, чтобы идти в мир и проповедовать Благую Весть.

— Здесь столько голосов, — сказал Нигер, — но этого нельзя сказать о Галлии или Британии.

— Мы хотим нести Благую Весть тем, кто ее еще не слышал, — добавил Агав.

Последним пришел Мнасон. На Рицпу сразу произвела впечатление его манера разговора.

Евника наклонилась к Рицпе.

— Это известный гипокрит, — сказала она и улыбнулась. Рицпа обратила внимание, как при этом у Евники загорелись глаза. Очевидно, этой женщине было очень приятно находиться в компании известного актера. — Его часто приглашают выступать перед проконсулом и другими римскими вельможами. Он великолепен, правда?

— Да, — согласилась Рицпа, хотя про себя подумала, что в этом человеке есть что–то неискреннее, наигранное. Было видно, что Мнасон — человек с обостренным чувством собственного достоинства, любящий лоск, в его голосе чувствовалась тщательная выучка, нарочитость. Он привлекал к себе внимание, и ему это нравилось, он практически заранее этого ожидал.

— Мнасон читал псалом царя Давида гостям одного городского чиновника, которые собрались на пир накануне Плебейских игр, — тихо сказала Евника, посадив себе на колени маленькую Антонию.

— А какой псалом он читал?

— Второй. «Служите Господу со страхом и радуйтесь с трепетом. Почтите Сына». Поначалу гости думали, что Мнасон воздает хвалу новому обожествляемому императору, Веспасиану, и его сыну, Титу, нашему новому прославленному кесарю. Но некоторые заподозрили неладное. От Мнасона потребовали объяснений, но в этот момент, по его словам, смелость изменила ему. Он ответил тогда, что автора этих слов вдохновил Бог, но что он якобы не знает, какой именно бог, и пусть каждый из гостей сам решит, что эти слова означают. «Имеющий ухо слышать да слышит», — сказал он им. Большинство гостей подумало тогда, что здесь кроется какая–то загадка, и стало гадать, что же все это значит. Некоторые гости тогда задумались над этими словами всерьез.

К разговору присоединилась Поркия:

— Я не думаю, что Мнасону нужно идти с нами. Он обязательно будет в центре внимания.

Рицпа подумала, что Мнасон привлечет к себе гораздо меньше внимания, чем Атрет. Этот германец тут же затмит собой Мнасона. И для этого Атрету даже не нужно будет открывать рта и что–то говорить. Достаточно будет его физических данных и той харизмы, которой он обладал.

— Единственный корабль, который берет людей, — это корабль из Александрии, — сказал Клеопа. — Он отплывает через два дня, если позволит погода.

— А куда он направляется? — спросил Иоанн.

— В Рим.

— В Рим! — потрясенно произнес Прохор.

— Ты когда–нибудь слышала, как выступает Мнасон? — спросила Евника Рицпу.

— Нет, — сказала Рицпа, желая при этом, чтобы ее собеседница больше внимания уделяла своим сыновьям, Капео и Филомену, которые никак не могли поделить какую–то игрушку, и оставила Рицпу в покое, чтобы она могла послушать, о чем говорят мужчины.

— Господь наградил его удивительным голосом и памятью, — продолжала Евника, забыв о перебранке своих детей и с восхищением глядя на Мнасона. — Когда он стал христианином, ему захотелось выучить наизусть Писание, и он сделал это. Он может без конца цитировать псалмы, знает полностью послание Павла нашей церкви. И когда он читает что–то из Писания, мне кажется, что я слышу голос Бога.

— Мне кажется, что здесь преследования усиливаются, — сказал Пармена.

— Мама, мы поплывем в Рим? — спросила Антония, растерянно и испуганно глядевшая на то, с каким эмоциональным настроем говорили между собой взрослые. Евника поцеловала девочку в щечку.

— Куда бы мы ни поплыли, Господь всегда будет с нами, — сказала она, поглаживая дочку по волосам.

— Как мы поплывем в Рим? — сказала Поркия, чье лицо побледнело и вытянулось. — Кто защитит нас?

— Нас защитит Господь, — произнес Мнасон, к голосу которого тут же все прислушались.

— Так же как защитил нас здесь? — воскликнула Поркия со слезами на глазах. — Как защитил Стахия и Амплия? Как защитил Юнию и Персиду? Как защитил Хадассу? — с надрывом перечисляла она тех христиан, которых приговорили к смерти на арене.

— Тише, Поркия. — сказал ей Тимон, смущенный ее эмоциональным взрывом.

Но женщину уже было не остановить:

— Тебя самого избили, Тимон. Все, ради чего мы трудились, погибло. Мы теперь боимся за свою жизнь, за своих детей. И теперь мы еще собираемся в Рим, где из христиан делают факелы, чтобы освещать свои арены? Да лучше я сдохну в пустыне от голода.

Маленькая Мария заплакала:

— Я не хочу умирать от голода.

— Ты пугаешь детей, Поркия.

Женщина крепче прижала к себе двух малышей.