Книга Дагестанская сага. Книга II - Жанна Абуева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Семейство Ростовых чем-то было ей близко, но чем именно, она затруднилась бы сказать. Главное – они были дружными, добросердечными, и обстановка в семье была нормальной. И у них тоже были всякие беспокойства, связанные с детьми и родственниками, со сватовствами да женитьбами. И дочка их Наташа была близка со своей мамой, совсем как они с Маликой!
Айша думала о том, что русские вообще хорошие люди, добрые, простые, хотя, конечно, и среди них попадаются всякие, особенно во власти… и… в органах безопасности. В своей жизни она встречала не так много русских, но те, кого знала из числа соседей, врачей и учителей, были почти все людьми простыми и добросердечными.
Вон Анютка. Ребёнка потеряла, и родителей, и мужа, а ведь не ожесточилась, не возненавидела жизнь и людей. Живёт как может, работает, да ещё и людям помогает. А всё потому, что она человек благодарный, а ведь это великое свойство.
Айша, не особенно о том задумываясь, в точности придерживалась исламского постулата, гласящего, что правая рука не должна знать, что делает левая, и представляла собой ту редкую породу людей, которые сеют вокруг себя добро и тут же об этом забывают, не забывая, однако, добра, сделанного в отношении их самих.
Так вот книжки… Как всё-таки много на свете умных и учёных людей, думала Айша, расставляя на столе приборы. Они умеют хорошо описывать человеческую жизнь, человеческие чувства, и не поймёшь, вроде бы всё придумано, а в то же время как будто по-настоящему. Взять ту историю из книжки про большой английский тухум, о котором ей рассказала Фарида. Вот ведь как бывает… Жена – кажется, её звали Ирина – изменила своему мужу и ушла от него к архитектору, а он, бедняга, в тот же день попал в аварию и умер, а она так и не захотела вернуться к мужу, который её очень сильно любил всю жизнь, а вышла за его двоюродного брата. И когда их единственный сын вырос и влюбился в дочку того самого первого мужа Ирины, она не позволила этим детям пожениться. И тогда эта девушка от горя не заметила, как устроила в доме пожар, и отец, спасая её, погиб сам.
История эта Айшу потрясла, но она не желала искать оправданий для этой Ирины, которая при живом муже всё бегала к архитектору… Как можно так? Да ещё и родня его обвинила в том, что он будто смотрел на неё как на свою собственность. Ну а как он должен был смотреть? Жена и в самом деле принадлежит мужу, а муж принадлежит жене, по-другому быть не может. Он её кормит, одевает, оберегает и защищает, он отвечает за неё перед Богом и людьми, а она рожает ему детей, продолжает его род, готовит ему пищу и ухаживает за ним. А вместе они отвечают за своих детей. Так оно и должно быть у всех людей, на том и держатся семьи, неважно, где они живут, в Дагестане, или в Англии, или в Америке. Если она его не любила, так не надо было и выходить за него замуж, а раз вышла, то пусть бы и полюбила!
Так размышляла Айша, не имевшая представления о том, что английский писатель Голсуорси описал в книге собственную свою историю, не случись которой, не было бы и книги.
(1971–1980)
Время любить
Раннее махачкалинское утро, как всегда в июне, встречало редких прохожих тёплой безмятежной тишиной, яркой зеленью парков, бульваров и скверов, обречённой, впрочем, вскоре слегка пожухнуть от знойного июльского солнца.
Несмотря на ранний час, на Приморском бульваре уже было десятка два пешеходов. Одни прогуливались неспешно по дорожкам в преддверии рабочего дня, другие – главным образом спортсмены – привычно разминались ежеутренними физическими упражнениями.
Ещё больше спортсменов предпочитало делать это на пляже, разминая мышцы, бегая вдоль берега, играя в мяч или отжимаясь на руках.
Пляж уже заполнялся горожанами из тех, что взяли себе за правило отправляться по утрам на море и принимать там морские и песочные ванны либо вступать в весёлый поединок с волнами, порой бывшими достаточно грозными не только для новичков.
Приморский бульвар и Каспийское море разделяла железная дорога, и, когда шли поезда, гуляющие горожане, лишённые из-за них привычной морской панорамы, принимались в нетерпении считать вагоны или весело махать ехавшим в них пассажирам, а те, в свою очередь, также улыбались и махали им из окошек пролетавших вагонов.
Крепкий широкоплечий мужчина средних лет с начинающими седеть чёрными волосами и широкими густыми бровями, из-под которых проницательно смотрели живые и по-прежнему молодо блестевшие глаза, прогуливаясь этим утром по бульвару, не считал вагонов и не улыбался ехавшим в них людям. Он был целиком погружен в собственные мысли, что, впрочем, не мешало ему отвечать на приветствия отдельных встречных пешеходов, бывших для него людьми незнакомыми, но отнюдь, однако, не чужими.
Каждое утро мужчина не спеша прогуливался по парковым аллеям, делая это в одиночестве вовсе не оттого, что не жаловал людей, ибо именно люди с их конечным счастьем и были для него той самой целью, которой он когда-то решил посвятить свою жизнь.
Между тем пешеходы, гулявшие в это время в парке, поглядывали на него с нескрываемым интересом и по возвращении говорили своим домочадцам: «Видел сегодня издалека Даниялова… Один шёл…» Встречный вопрос «Какого Даниялова?» был невозможен, потому как фамилия эта была слишком хорошо известна всем и каждому не только в Дагестане, но и на всём Северном Кавказе.
Даниялов был первым секретарём Дагестанского обкома партии. Правда, теперь уже бывшим, о чём и свидетельствовало нынешнее его одиночество. До того, как стать бывшим, он был первым человеком в республике, в течение тридцати лет занимал руководящие посты, в результате чего оброс великим множеством друзей и соратников, не говоря уже о разного рода лизоблюдах, не оставлявших его ни на минуту своим вниманием и бесчисленными заверениями в вечной любви и неизменной преданности.
В Дагестане Даниялов был не просто руководителем высшего ранга, он был составной частью мощной системы, прочно и уверенно господствовавшей на всём советском пространстве. Именно она, эта система, вырастила и вывела в люди сельского сироту, дав ему образование и подняв на небывалую высоту, именно этой системе он, Даниялов, служил верой и правдой. Он был предан без остатка Советской власти, той власти, которая не просто сделала из него человека, а превратила в крупного политического деятеля, и те пять орденов Ленина, которыми в разное время наградила его родина, говорили сами за себя.
Ему довелось работать при трех генсеках – Сталине, Хрущёве и Брежневе, и лишь один из них, последний, сказал ему однажды: «Боюсь, что мы с вами не сработаемся!» Только самые близкие люди, жена и брат, знали истинную причину его столь внезапного освобождения от должности первого секретаря, знали и молчали, потому что он приказал им молчать, сказав, что время говорить ещё не пришло, да и вряд ли придёт вообще когда-нибудь.
В тот памятный ноябрьский день 1967 года Брежнев вызвал к себе Даниялова. Встретив его со всем радушием, сказал много приятных и добрых слов о том, как ценят его в ЦК и как собираются отметить его приближающееся шестидесятилетие со всеми почестями, включающими самые высокие награды.
