Книга Гражданская война. Миссия России - Дмитрий Абрамов

Но вдруг левее, позади бронепоезда, показались конные эскадроны красных. Состав тронулся и медленно дал задний ход, стремясь перерезать движение конницы. Бронепоезд развернул орудия севернее и ударил со всех стволов. Гул и грохот разлились по равнине. Конница маневрировала, отходила восточнее и вновь возвращалась. Пулеметы Усачева то замолкали, то вновь начинали бить длинными очередями. Вода в кожухах пулеметов кипела так, что ею можно было заваривать чай. Так и делали, а в пулеметы заливали студеную воду. До глубокого темного вечера шел бой. В тот день Усачев потерял двух своих бойцов.

Белые, бросив против Буденного 22 конных и 2 стрелковых полка при поддержке бронепоездов, оказали упорное сопротивление на линии Архангельское – Нижнедевицк. Красных отбили. Касторную удалось отстоять. А неудачи на фронте 8-й армии затруднили взятие этого важного железнодорожного узла и в последующие дни.

3 ноября 42-я стрелковая дивизия 13-й армии красных заняла Ливны и начала продвигаться на Касторную. В Касторной дым коромыслом… По улицам городка и на станции группами гуляют, «совершают променад» пьяные офицеры, казаки, солдаты. Горят и дымят сотни костров, стоят орудия, лежат полные и пустые снарядные ящики. Повсюду коновязи с казачьими лошадьми, кучи лошадиного навоза. Пристанционный вокзал, еще недавно имевший потрепанный, но сносный вид, постоем войск за неделю превратился в холодный, разоренный сортир. Двери были или изуродованы и не закрывались, или сорваны с петель. Оконных рам не было вообще. Доски, которыми была забита половина окон, пошли на отопление. Столы и стулья разбиты и сожжены. В центре ресторанного зала прямо на полу, выложенном красивой плиткой, красовалось остывшее, черное кострище. Холодный ветер со снегом гулял внутри здания. Все люстры расстреляны или выдраны с потолка. Замерзшие, голодные, простуженные офицеры и солдаты Добровольческой и Донской армий забегали туда оправиться.

Пристанищем Космина и его батареи стал какой-то пристанционный барак для рабочих-путейцев. Живых и целых из всей батареи их осталось 12 человек. Он – один офицер, два унтера и рядовые. С ними два целых орудия, что стоят у входа в барак. Снарядов нет. Да еще с ними восемь тощих, оголодавших, сбивших бабки и копыта лошадей, привязанных под соломенным навесом у коновязи. Да и сами артиллеристы-дроздовцы – голодные, завшивевшие, оборванные, в стоптанных сапогах. Все вместе сидят и греются у чугунной печки-буржуйки, труба от которой выходит прямо в оконный проем, забитый досками. Коней и орудия охраняют по очереди.

А по соседству «гуляют» донские казаки. Вчера их полк был сильно потрепан красными, а сегодня они «пьють спиртягу и поминають своих братов». С казаками какие-то две смазливые бабенки.

– Эй, Филька! А наливай-ка ишо казакам! – уговаривает один хмельной своего собрата.

– Дак кружек ужо-т нетути! – отвечает Филька.

– Вона! А ну-ка, хлопцы, подь… Стаканы на колидоре…

«Да, армии наши понесли поражение, можно уверенно сказать – разбиты. Начинается отступление. Неужели конец Белому делу!?» – думает и чувствует Космин.

– А и то наливай в котелок! Казак и из котелка спиртом не поперхнеться! – гутарят и балагурят казаки.

– Эй, Халя! – кричит хмельной Филька, крутя длинный ус, потряхивая чубом – распрягай гнедого, запрягай кровать, поехали!..

– Я тебя самого вместо гнедого запрягу! Повезешь! – не лезет в карман за словом черноокая Галина.

– Повезу верхи до постели с подушкой!

Казаки гогочут, чокаются, пьют, закуривают самокрутки с дымным, ароматным самосадом.

– Не спеши под седло, Филипп, ее черкесы с Кубанского корпуса хотели снасильничать, дак она так одного из них обротала и взнуздала, что ён без зубов осталси, – с улыбкой промолвил старый седой казак с чубом.

– Да то не я, то ваши донские казачки постарались, – оправдывалась, скраснев, Галина.

«Как все незатейливо у простого люда. Что казаки, что крестьяне – все им легче, чем образованным, мыслящим людям. Что ж! Мы – мыслящая часть общества, нам и отвечать за все! Ну а что же делать мне лично?» – удивляется и сам себе задает вопросы Космин.

«Понял одно. Мне нельзя больше воевать на этой братоубийственной войне! Я почти без перерыва три с половиной года все воюю. Устал. Нужно вернуться к мирной жизни. Хочу увидать свою любимую и подержать на руках ребенка – свою дочь. Что же мне сделать-то для этого!?» – продолжает рассуждать и задавать сам себе вопросы молодой 23-летний подпоручик.

– Растудыт твою через коромысло! – восклицает и гогочет кто-то из казаков.

«Пойду, попрошу казаков. Может быть, угостят спиртом. Выпью, и легче на душе станет. Да и солдатам своим принесу», – думает Космин, направляясь к казакам.

– Што, стал быть, артиллеристы вы, вашбродь? – спросил его седой казак, наливая ему в крышку котелка.

– Так точно, – отвечал Космин, с благодарностью принимая налитое.

– Где ж твоя антилерия воевала-т ноне, коль красныя так нам всыпали? – вопрошает с долей недовольства захмелевший Филька.

– Под Воронежем. Где-то у Острожки, Монастырщины, Рогачевки, Хреново. Словом, восточнее Воронежа, – без злобы, но со вздохом, с тяжестью на душе и в словах отвечает Кирилл и пьет из ковша. Спирт обжигает ему гортань и пищевод. Он выдыхает в рукав шинели, слезы выступают на глазах. Закуски никто не предлагает, да ее и нет как таковой, кроме нескольких сухарей на столе.

– О, дак и мы тамо билися! – громко говорит кто-то из казаков.

– Билися, билися, да только сами разбилися, – негромко отмечает седой.

– У нас в батарее из четырех лишь два орудия осталось. Было тридцать пять солдат и четыре офицера. А сейчас всех нас двенадцать. Остальные – убиты да ранены. Как перебросили под Воронеж, так из боя с шестого ноября до вчерашнего дня не выходили, – пьянея, рассказывает Кирилл.

Выпивка на голодный желудок быстро делает свое дело.

– Да, побили нас красные! – восклицает уже примирительно Филька.

– Я на Германской войне с весны шестнадцатого года. Уж на что там ни насмотрелся, но такого не видал, – уже совсем пьяно молвит Кирилл.

– Такой молодой, а ужо-т насмотрелси, вашбродь, – качая головой, говорит седой и чубатый. – Накось, прими ишо! – говорит и протягивает Космину крышку со спиртом.

Кирилл берет и жадно пьет залпом, а затем выдыхает в кулак. Казаки с уважением переглядываются.

– А и не гребуешь простыми казаками, пьешь по-казачьи, вашбродь! Но не из нашей армии-т ваша антилерия? Не похожи на донцов. И фуражка на те не казачья, да и не простая. Никак не уразумею, – отмечает седой.

– Дроздовцы мы. Добрармия. К вам командированы из-под Орла приказом командующего вместе с другими частями и Кубанским корпусом Шкуро, – уже совсем опьянев, отвечает Кирилл.

– А! И то, слыхали мы! – кричит Филька.

О чем говорили потом, Кирилл уже не помнил.