Книга Ангелополис - Даниэль Труссони

– Итак, вы утверждаете, что таблички не просто относятся к периоду жизни Ноя, но были написаны им самим? – спросила гостья.

Азов ответил:

– Дощечки обнаружены среди прочих предметов в поселении, где Ной жил после Потопа.

– Как вы узнали? – спросила Вера.

– Из датировки по радиоуглеродному анализу, местоположения поселения, личных вещей старца. Но в первую очередь – из самих табличек.

Женщина повертела деревяшку в руках. Та казалась извлеченной из какой-нибудь египетской гробницы.

– Но если она настолько стара, как вы говорите, то давно должна была истлеть.

Врезанные в поверхность знаки местами стерлись.

– Но что это за письменность? – спросила Вера, пытаясь скрыть растущее волнение.

– Язык называется енохианским, – проговорила Света. – Он был дан Еноху Богом, и тот на нем написал оригинал истории о Хранителях и нефилимах. Многие считают, что допотопный язык – универсальный, содержащий в себе всю силу Творения – действительно существовал. Некоторые полагают, что словами енохианского языка Господь творил вселенную и что на нем разговаривали ангелы и Адам с Евой. И если Ной был единственным человеком, способным принести в новый мир допотопные нравы, то и древней речью он вполне мог владеть.

– Кроме того, Ной был прямым потомком Еноха, – добавил Азов. – Кому же говорить на енохианском, как не ему.

Света продолжила:

– Енохианский алфавит был открыт ангелологу по имени Джон Ди в тысяча пятьсот восемьдесят втором году и был назван им Sigillum Dei Aemeth[18]. Его помощник, Эдвард Келли, перевел явленный текст согласно инструкции ангела, после чего написал на этом языке многие тома. Большинство ангелологов считали явленный язык подлинным, однако его невозможно проследить исторически. Енохианская письменность в шестнадцатом столетии возникла практически из ниоткуда. Конечно, есть и такие, кто считает, что Джон Ди просто выдумал ее. Лингвисты, проанализировавшие язык, не обнаружили в нем ничего особенного. Но если таблички подлинные, они не только подтверждают, что на нем разговаривали потомки Еноха, но и то, что язык не был сочинен Джоном Ди, а был явлен ему Богом. Значимость подобного открытия трудно переоценить.

Света замолкла, будто ей показалось, что гостья хочет возразить. Та же, напротив, была потрясена услышанным. Она старательно изучала роль Джона Ди в ангелологии – начиная от его общения с ангелами и кончая внушительной классической и библеистической библиотекой. Исследовательница знала, что, кроме Богородицы, он является единственным смертным, пережившим присутствие архангела. Однако, подобно всем прочим, Вера всегда считала енохианский язык Джона Ди подделкой.

Света продолжила:

– Этот лист с перечнем семян, которые Ной вез с собой в ковчеге, скорее всего, представляет собой фрагмент большого каталога. Подлинный объем его должен был оказаться колоссальным, близким к сотням тысяч страниц.

Вера представила себе страницы с цветами в альбоме – тысячи лепестков, зажатых между папиросной бумагой.

– Интересно, почему Ной так интересовался растениями… А вы сравнивали семена из этого перечня с существующей ныне флорой?

Старик задумался, словно не зная, стоит ли открывать давно хранимый секрет.

– Как тебе известно, я посвятил жизнь исследованию тайн Ноя и его сыновей. Я одержим научной работой, моим собственным Эльдорадо, если угодно.

Он посмотрел на Свету, как бы рассчитывая на поддержку с ее стороны. Та кивнула, и он продолжил:

– Я пытаюсь воспроизвести зелье Ноя, о котором говорится в апокрифической Книге Юбилеев.

Вера надеялась услышать от Азова некое откровение о причудах допотопной географии, надеялась, что он представит ей какое-то толкование цветов в альбоме Распутина. Однако женщине и в голову не могло прийти, какое значение этот визит будет иметь для ее карьеры, для самой ангелологии, а может, и для всего человечества.

– Так злые духи были лишены возможности вредить сыновьям Ноя, – проговорила Вера, опуская руку в сумочку, к альбому Распутина.

– Это самый загадочный и потому часто осмеиваемый текст из древнего канона, – задумчиво произнес Азов. – Конечно, сам проект представлял собой вызов с самого начала – в Книге Юбилеев не приведено никаких пропорций, и в древней литературе совсем немного упоминаний об этом зелье, но я верю в него.

– Наверное, не только вы, – проговорила Вера, доставая из сумочки гербарий.

Азов принялся рассматривать страницы альбома, задумываясь над вынесенными на поля уравнениями, и недоумение на его лице преобразилось в чистое изумление. Он прищурился.

– Где вы нашли это чудо?

– Альбом дала мне отставная ангелологиня по имени Надя Иванова, – сказала Вера.

И, наблюдая за радостным удивлением на его лице, рассказала Азову о драгоценном яйце, которое привело их к восьмимиллиметровой пленке с изображением Анджелы Валко, а та, в свой черед, привела их к Наде и распутинскому альбому.

Азов недоверчиво покачал головой.

– А я-то уже начинал считать себя глупцом, потратившим последние тридцать лет на бесполезную работу… И вот происходит чудо, и я вижу разумное основание собственным действиям – и, более того, понимаю, что нахожусь на правильном пути. Вам, конечно, известно, что Владимир, муж Нади, был моим другом.

– Он также присутствовал на пленке Анджелы Валко, – проговорила Вера. – Я даже не представляла, что вы были с ним знакомы.

Ученый улыбнулся:

– Ангелологи по сю сторону «железного занавеса» полагались на старинные знакомства, некоторые из них завязались еще до революции. Моими знакомыми являются дети и внуки агентов Общества царских времен. Владимир был хорошим другом. Он имел возможность через сеть старых знакомых связываться со мной еще до падения Берлинской стены. Однако, признаюсь, я сам одно время работал с Анджелой Валко и хорошо знаком с результатами ее исследований. Более того, внес в них свой скромный вклад.

Женщина удивленно молчала.

Азов продолжил:

– Увы, Советский Союз не пускал меня на свою территорию, поэтому я никогда не встречался с нею лично. Однако в начале восьмидесятых мы пару лет находились в постоянном контакте. Она была чрезвычайно конкретна в своих желаниях, и я находил ее инструкции довольно странными. Когда в восемьдесят четвертом году ее убили, я опасался, что причиной этому послужил как раз мой вклад в ее работу. Рафаэль, ее отец, уверял меня в том, что едва ли не все Общество испытывает аналогичное чувство вины – столь великим был масштаб ее личности и влияния.

– Так вы были знакомы и с Рафаэлем Валко? – спросила гостья.

– Мы знакомы и по сей день, – ответил старик.

Вера никак не могла понять, каким образом общественные связи Азова могли оказаться за пределами ее внимания. Она привыкла видеть в нем своего рода гения в изгнании, и все-таки этот человек оказался в самом центре всех важных для ангелологии вопросов.