Книга Они найдут меня сами - Александр Литвин

Светлана Петровна стояла в окружении многочисленных родственников и друзей. Я не стал ее беспокоить. Но она, увидев меня, подошла сама.

— Здравствуй, Саша! Вот видишь, сколько народу собралось. Мне очень нужна правда. Для них, для всех, чтобы ни у кого сомнений не было! Давай, я тебя с батюшкой познакомлю.

— Вы уверены, Светлана Петровна? Это будет удобно? С точки зрения религии у нас могут быть расхождения во взглядах. Я не в смысле теории Дарвина, я в смысле Бога.

— Я ему о тебе рассказывала, у него тоже правильное понимание Бога. Не смотри, что он молод, он очень умен. Отец Андрей, вот Александр, я вам о нем говорила.

— Да, да. Здравствуйте, Александр, очень приятно познакомиться. Светлана Петровна мне рассказывала о вас. Я сам давно изучаю все, что связано с Сергеем Александровичем, и у меня есть информация от старых священников, которые знали того, кто отпевал поэта. В те времена сомнений не было ни у кого по поводу причин его ухода. Собственно, поэтому я здесь и буду молиться за него.

Интересная информация. Значит, в кругах церковных все-таки знают часть правды? И это хорошо. Будем надеяться, что и в светском обществе изменится мнение. Я понимал, что должно произойти, чтобы мнение изменилось.

— Светлана Петровна, вы представляете, что должно произойти, чтобы тайна была раскрыта?

— Саша, если бы я себе этого не представляла! Но я надеюсь, что все станет на свои места. Сама я спокойна, вот видишь — и батюшка пришел, и люди пришли, но мне очень обидно, очень, что великого поэта, который никого в жизни не боялся, который говорил правду в глаза, выставили неврастеничкой, не справившейся со своей хандрой. Да, он тосковал, но тоска и боль его имели выход и не туманили мозг. Его тоска в его стихах. Он был очень веселый и дерзкий! Хулиган, одним словом! Да, Саша, кстати, а ты был на спектакле Сергея Безрукова «Хулиган»?

— Нет, пока еще не был.

— Сходи, обязательно сходи! Так, как читает Сергей, никто не читает! Ты будешь потрясен! Как-нибудь я вас познакомлю.

25

Ночь 29 декабря 2008 года. Все спят. Кажется, что предновогодняя суета укачала Москву, но это только видимость. Интернет наполнен жизнью: тысячи людей сидят в своих домах, квартирах и квартирках, просматривая миллионы терабайт информации, и я — один из них.

Открываю очередное письмо, выбор мой абсолютно случаен, но внутри себя я понимаю: так надо. Если я его выбрал, значит, в этом есть необходимость, и, вполне вероятно, это не мой выбор, а просто реализация желания автора письма. Может быть, поэтому я отвечаю только на часть писем, на ту часть, авторы которых имеют право на реализацию своих просьб?

Письмо было тревожным, я еще не прочитал его до конца, я еще не понимал смысла написанного, но тревога человека, написавшего это письмо, мне передалась моментально.

«Здравствуйте, Александр. Я пишу вам потому, что жизнь поставила меня перед очень жестким и, скорее, даже жестоким выбором. Я всегда решала свои проблемы сама, во всех ситуациях находила варианты, но сейчас я в тупике и не знаю, что делать. Моя мама тяжело больна. Доктора из НИИ гематологии сегодня поставили меня перед выбором: у меня есть только эта ночь, а утром мне нужно дать ответ по поводу начала химиотерапии. Гарантировать результат они не могут. Так и сказали: ваша мама уже в возрасте и выдержит ли она химиотерапию, мы не знаем, шансы пятьдесят на пятьдесят. Я принимаю решение за другого человека, я боюсь ошибиться. Я боюсь, что химиотерапия ее убьет, и я боюсь не использовать шанс, если вдруг он есть».

Я посмотрел на фотографию. Мне пишет симпатичная девушка из города Химки. А вот дальше со мной случилось странное.

Тысячи, тысячи писем, но никогда до этого момента я не просил номер телефона у автора письма. Здесь же мне показалось, что эта девушка должна услышать мой голос, не прочитать мой ответ, а именно услышать. Я еще не знал, что я буду говорить ей, я еще не смотрел ситуацию с ее мамой и не знал ее имени и даты рождения. Я написал: дайте мне свой номер телефона, имя и дату рождения вашей мамы, вас и вашего отца. Девушка ответила моментально, у меня было ощущение, что она стала отвечать раньше, чем я спросил. Узнав имя и дату рождения больной, я был в раздумье не более минуты. Взяв с собой телефон, я вышел из квартиры на лестничную площадку и набрал номер.

— Алло, Алена? Это Александр Литвин. Алена, прекратите сомневаться, нужно начать лечение. Все будет хорошо.

— Вы уверены? — голос ее дрожал, и я на другом конце Москвы почувствовал весь ужас, в котором она пребывала.

— Лечить!!! — Я проорал это свое «лечить» в телефонную трубку. Это слово эхом гульнуло по подъезду многоэтажки и затихло.

— Можно, я вам буду звонить, если что?

— Да, конечно, звоните. До свидания и с наступающим Новым годом.

Я закурил сигарету. Только что, несколько секунд назад, я взял на себя ответственность за жизнь совершенно незнакомого мне человека. Да, я понимал, девушке не будет легче оттого, что я взял ее ответственность на себя. В случае, если ее мама не выдержит химиотерапии, она будет винить себя в тысячу раз больше из-за того, что доверилась мне, но я был на сто процентов уверен в том, что все пройдет хорошо. А у нее не было вариантов. Вернее, один вариант был. Я.

26

Новый год. Мой первый Новый год в Москве. Для меня это семейный праздник, и я люблю его отмечать дома, но так уж получалось, что иногда я встречал его на борту самолета, а чаще всего на службе. В новогодние приметы я очень верю. Когда я встретил Новый год в самолете, у меня весь год в самолете и прошел. Сто двадцать дней в командировках с еженедельными перелетами по всему Советскому Союзу на всех типах самолетов и вертолетах, включая такие допотопные, как Ил‑14 с квадратными иллюминаторами. У меня было три серьезных предпосылки к авиакатастрофам, но Бог миловал.

Однажды в новогоднюю ночь мы летели на Ан‑26 из Хабаровска. Я тогда еще работал начальником медицинской службы воинской части на Чукотке.

Накануне мне приснился нехороший сон: я сижу в своем кабинете, вдруг началось нечто похожее на землетрясение, и железный сейф наклонился и стал падать на меня. Я был в каком-то ступоре, я не смог отойти от него, я только выставил вперед руки и стал его отталкивать, сил у меня было все меньше и меньше, а сейф был очень тяжелый. Я проснулся среди ночи, руки просто гудели от напряжения, я не помнил, отодвинул я сейф или нет. Перед полетом я не испытывал особого восторга. Я редко молюсь, но здесь я попросил Бога поддержать меня.

Ан‑26 был загружен под завязку. В основном это были оружие, боеприпасы, мои медикаменты. И еще мы везли картошку. По чукотским меркам — страшный дефицит. Маршрут наш был Хабаровск — Охотск — Кепервеем. Приземлились в Охотске, пока экипаж что-то там решал, я сходил в поселок и купил красной рыбы и икры. В магазинах она не продавалась, и нужно было просто спросить у любого прохожего, где можно купить, тебе и все расскажут, и дом покажут. И рыба, и икра были отменные. Мы расположились в салоне самолета, нарезали хлеба и рыбы, масло у нас было с собой, ну и, естественно, был с собой спирт, не без этого. Самолет выехал на полосу и начал разгоняться. Все шло своим чередом, и только мы выпили за успешный взлет, как открылась дверь кабины: белый как полотно командир экипажа жестом указал на бутылку со спиртом. Старшина Попов налил ему полстакана, и только в момент, когда командир протянул руку, мы поняли, что что-то произошло. Трясущейся рукой он взял стакан и залпом опрокинул его. Выдохнув, командир обвел нас торжественным взглядом.