Книга Муссон. Индийский океан и будущее американской политики - Роберт Д. Каплан

Индусы уже в значительной степени отказались от светского, беспристрастного взгляда на историю, изначально одобрявшегося Партией конгресса и бытовавшего в эпоху Джавахарлала Неру (1950–1960-е). Этот взгляд коренился в благородном, человеколюбивом стремлении Махатмы Ганди не исключать из рядов индийской нации никого – напротив: по возможности сглаживать исторические разногласия и различия между приверженцами различных вер. Однако ореол законности и романтики, окружавший Партию конгресса, – ведь, что ни говори, а партия боролась за независимость! – развеялся, когда в середине 1970-х Индира Ганди ввела чрезвычайное положение и, по сути, установила диктатуру. Как следствие, потребовалась новая логика, способная сплотить индийские народные массы – в особенности возникавший средний класс: прослойку населения, появившуюся в Гуджарате раньше, чем во многих иных индийских штатах, – сказались века успешной и прибыльной торговли.

Странным образом нужную логику подсказали информационные технологии совместно с высшим образованием. Информационные технологии позволили вывести политизированные, «стандартные» версии индуизма и ислама из множества местных разновидностей: как шииты сплотились на всем Среднем Востоке, точно так же индусы и мусульмане-сунниты сплотились по всей Индии. К индусам это относится в особенности. Пока не началась электронная эпоха, индуистские верования существовали в основном в виде отдельных местных культов – единый индуизм был скорее отвлеченным понятием, чем действительным явлением [11]. Образование впервые приоткрыло народам их собственную историю и подтолкнуло к прежде неведомому стремлению сводить исторические счеты. «Индусские бедняки остаются в блаженном неведении о Махмуде Газневи, – пояснил некий защитник прав человека. – Зато ныне о Махмуде узнали буржуа». Потому индусский национализм всего сильнее не среди невежественных бедняков, а среди интеллектуалов: ученых, программистов, законоведов и т. п. То же явление наблюдается и между исламскими экстремистами, от Аль-Каиды до Мусульманского братства. С точки зрения этих «новых правых», принадлежащих к зажиточным и весьма зажиточным общественным слоям, Индия стала цивилизацией прежде, чем сделалась государством, и если государство поневоле идет на уступки меньшинству, то цивилизация изначально была незапятнанной – чисто индусской. Так они твердят, хотя истина гораздо сложнее.

Стремление возродить былое национальное величие свойственно среднему слою индийской буржуазии; оно также присуще «новой» мусульманской буржуазии в Иране и Пакистане – и оттого все три державы хмелеют при мысли о том, что получат в руки ядерное оружие. Идет ли речь об индийской империи Маурьев или о персидской империи Ахеменидов – миллионы людей, недавно поднятых из бедности и вслед за тем получивших кое-какое образование, рассматривают бомбу как символ мощи, способной возродить эти славные древние царства.

В Индии подобные устремления были подогреты экономическими реформами 1990-х, когда страна и в самом деле очутилась в авангарде глобализации. Поскольку социалистическое национальное государство индусов и мусульман быстро отступает в прошлое, обоим народам требуется обрести углубленное самосознание, чтобы найти себе опору во времена бесцветной и безликой «всемирной цивилизации». Неожиданно пришедший изобильный достаток заставил многих индусов задуматься о собственном положении, сделал их восприимчивыми к идеологии, проповедующей исключительность. Это особенно заметно в среде гуджаратцев, осевших за морем. Став преуспевающими гражданами Запада, они принялись отыскивать свои «корни» – и возложили заботы о поиске на плечи родичей, оставшихся дома, в Индии. Выход в широкий мир заметно сузил поле зрения этих людей. В таком тигле и выплавилось понятие хиндутвы («индусскости»), а исламский экстремизм был ответом на нее.

Слово хиндутва впервые упоминается в брошюре «Кто есть индус?» («Who Is a Hindu?»), написанной борцом за независимость Винаяком Дамодаром Саваркаром и напечатанной в 1923 г. В широкое употребление это слово вошло только на протяжении последних десяти лет, когда преуспевшая индийская экономика начала оказывать такое общественное воздействие, что пышно расцвел Сангх (совокупность индусских националистических организаций). В их числе – РСС, БДП («Бхаратия Джаната Парти» – Индийская народная партия) и ВХП («Вишва Хинду Паришад» – Всемирный совет индусов). РСС, образованная в 1925-м, служит ведущей организацией – обширным, во многих отношениях неофициальным корпусом самопомощи. Там служат главным образом добровольцы. Виджай Чаутайвале, специалист по молекулярной биологии, пояснил: РСС говорит «истинно индусским голосом, которого лишилась партия Индийского национального конгресса, потворствующая мусульманам. В былые годы, – продолжил Чаутайвале, – сюда вторгались мусульмане. Они победили. Мы понесли поражение. Британцы тоже победили. Мы понесли поражение. Мы были обществом побежденных. Следовало сплотиться и вспомнить: мы – индусы».

Сторонники РСС полагают, что она героически спасала от гибели многих пакистанских индусов в 1947 г., после того как Пакистан отделился от Индии. Через год, когда Ганди был убит националистом-индусом Натхурамом Годзе, причастным к РСС, организацию запретили. В 1960-х РСС начала возрождаться, проникая в студенческие объединения и – особенно – примыкая к программам общественного благосостояния, подобно Мусульманскому братству на Среднем Востоке. В областях, населенных индусскими племенами, РСС занималась вопросами развития и социальной помощи, а также призывала упразднить неприкасаемость – чтобы индусы сделались «более равными» друг другу. По мере того как на протяжении 1970-х гг. престиж Индийского национального конгресса исчезал, престиж националистов рос. Чтобы проповедовать идеалы РСС на общенациональном политическом уровне, образовалась БДП. Все защитники прав человека, беседовавшие со мной в Гуджарате, – индусы и мусульмане – звали РСС фашистской организацией, которая под видом гуманитарного содействия собратьям-индусам насаждает и утверждает «культурный национализм». Сообщают, что после землетрясения, случившегося в 2001-м, РСС оказывала помощь исключительно индусским семьям.

Горячее сердце РСС – прачараки (проповедники или пропагандисты). Они распространяют призывы РСС. Обычно прачараки остаются холостыми и целиком посвящают себя организации. Живут они скромно, воодушевляя сотни рабочих, сами пребывают в тени, оставаясь безликими, сознательно стремясь уничтожить собственное «эго». Эти люди чем-то сродни жрецам – с той лишь разницей, что в среднем прачарак занимается своей деятельностью года два-три, а затем женится и возвращается к обычному существованию. Нарендра Моди – необычен. Выходец из касты среднего достоинства, он родился в Гуджарате в 1950 г. и прослужил прачараком без малого десять лет, пока под конец 2001 г. не стал верховным министром. Моди неженат и одинок. Жизнь Моди по-прежнему принадлежит лишь РСС.

Идеолог индуизма, генеральный исполнительный директор Гуджаратской компании, приверженец нововведений, Моди – нынешняя воплощенная кульминация местной истории и географии, олицетворенное свидетельство твердокаменного пристрастия Гуджарата к народной обособленности. Новаторский деловой дух Моди как нельзя лучше соответствует космополитическим стандартам современного Запада. Моди столь честен, что предназначенные ему подарки неизменно отправляются в казначейство штата. Как непохоже на коррупцию и непотизм, царящие в индийской политике! Когда Моди посещает гуджаратские деревни, беременные женщины при любой возможности касаются его ступней – чтобы новорожденные младенцы оказались похожи на верховного министра.