Книга Нова Свинг - Майкл Джон Харрисон

Эмиль старался сохранять спокойствие. О неудачной попытке выйти в море на надувных лодках он записал: «Две мили от <неразборчиво>-Пойнт, полуприлив, катастрофа». Затем: «Спутники так же ненадежны тут, как навигационное счисление, но, если ориентироваться по линии от Маттон-Дэггера до заброшенного нефтеочистного завода, можно при некоторой удаче высадиться на песок. Бен Моран говорит, что, когда вмазался, на мелководье видимость достигала двух футов». Поперек этого абзаца, безумными каракулями, словно чужой рукой: «Забудь!» И внизу: «Какая-то тварь сожрала Билли в тумане. Мы потеряли <неразборчиво> и вынуждены выбираться. Четыре дня в Зоне. Неделя снаружи».

А потом: «Почем нам знать, что мы вернемся туда, откуда явились?»

В этом месте Эдит захлопнула дневник. Вчитываясь дальше, она рисковала слишком закопаться в личность Эмиля. «Почем нам знать, что мы вернемся туда, откуда явились?» Не крик ужаса, а скорее вопль торжества. Фактически ее отец только и жил этими вылазками в отравленную зыбкую неопределенность. Что бы он ни говорил о ней – или о себе, – ему эта смурь нравилась. Он любил тени и исковерканные пути света, любил непредсказуемость. Записи в дневнике – не более чем показуха, уверенная мина перед другими или даже собой, и вот почему его почерк такой дезориентированный, небрежный и стремительный. А Вик Серотонин ничем не лучше. Хоть Эмиль о нем и низкого мнения, но Вик такой же, и, возможно, блокнот ему поможет. Возможно, блокнот снабдит Вика решающим козырем в партии против Лэнса Эшманна и Поли де Раада. На каких бы ставках та ни проходила.

– Вик, ты чокнутый, – мягко сказала Эдит, словно тот мог ее услышать.

Подняв глаза, она встретилась взглядом с аккордеонами; через окно было видно, как по улице струится кошачья река, но иголки дождя, золотые от солнечного света, не касались черной и белой шерсти. Презрев эти знамения, Эдит спрятала блокнот, облачилась в мареновое шерстяное пальто и отыскала зонтик.

– Я пошла! – крикнула она отцу.

Ответа не последовало – так долго, что она уже почти захлопнула дверь, когда Эмиль, которого Эдит, забрав дневник, оставила лежать на кровати в сознании и тревоге, с любопытной жесткой усмешкой на лице, отозвался:

– Ему от этого проку не будет. Советую отнести дневник Эшманну. Эшманн хотя бы ответственный человек.

– Эмиль, да ты так и скажи, что любишь Вика!

Отец засмеялся, но смех тут же перешел в кашель.

– Ну и что? – спросил Эмиль Бонавентура у потолка, когда снова смог говорить. Он научился любить моменты разочарования.

* * *

Раньше, той же ночью, Вик Серотонин вошел в бар Лив Хюлы как раз вовремя, чтобы услышать, как Лив говорит Кьелар:

– Иногда я могу без этого обойтись.

Он не понял, о чем они говорят. Жесткий потолочный свет иссушал фигуры женщин, склонившиеся друг другу навстречу по обе стороны цинковой барной стойки, придавая им сходство с известной иллюзией, вазой Рубина. Хотя это не устраняло их различий, но все же наделяло некоторыми общими чертами, выраженными в большей мере, чем, например, стынущая на стойке у руки Элизабет Кьелар чашка шоколада; и уж куда больше было у них общего друг с другом, нежели с Виком Серотонином. Вик удивился, уловив этот моментальный проблеск близости. Женщины поболтали еще минутку, затем, увидев его, томно расцепились, стряхнули чары.

– Привет, Вик, – сказала Лив Хюла. – Тебе чего-нибудь налить? – И – словно он мог этого не заметить: – Твоя клиентка пришла.

Ночь выдалась тихая. Чуть раньше заходили отпраздновать выигрыш на боях портняжки из франшизных ателье по Стрэйнту; за ними из «Prêter Cur» явились какие-то туристы с круизного корабля «Бетс/Хирстон» – вероятно, с «Нервной анорексии», для которой Саудади не более чем остановка на дозаправку в прихотливо распланированном двухлетнем круизе по Пляжу. Минут двадцать теневые операторы Лив провели в нездоровом возбуждении, но затем один из туристов припомнил название нового бара недалеко от Антарктик-бульвара, и они ушли. «Жизнь моего бара в ореховой скорлупке», – подумала Лив, собрав посуду со столиков, пересыпав деньги в кассу и помыв бокалы в горячей воде. Она скучала по прежней своей жизни, что так отличалась от этой. В тот день у нее в спальне на втором этаже произошло два события.

Во-первых, Лив случайно встретилась взглядом в зеркале сама с собой. В лице, увиденном там, слишком много было от Лив и слишком мало – от Элизабет Кьелар. Лицо это носило печать усталости от вечной нехватки шуб. Оно устало быть самим собой. Наверху, в гало, с этим можно справиться – там вечно переопределяешь себя, вечно движешься вперед. Пустота ласкова. С ней легко договориться. Там почти не с чем столкнуться. Но тут, внизу, в спальне, все обстоит так, как обстоит.

Второе происшествие с Лив сводилось к следующему: пробудясь от неглубокого сна, она села на краю незастеленной кровати, выглянула в окно и увидела, как мимо идет Антуан Месснер с Ирэн-Моной под ручку. У Ирэн был новый прикид: короткий мохеровый болеро-топик, латексные сапожки до колен на полиакриловых каблуках, все – популярного в том сезоне подростково-розового оттенка; толстяк же облачился в бледно-голубой костюм, который купил, начав работать у Поли де Раада, и уложил волосы лакированным гребнем. Выглядела парочка забавно, и в то же время взаимная близость их парадоксальным образом возвеличивала. Словно король и королева в состоянии аффекта шествуют. Заметив Антуана с Ирэн в таком необычном виде, Лив подумала было спуститься в бар и окликнуть их, спросить, отчего они перестали к ней заходить. Теперь же, глядя, как Вик Серотонин уходит с клиенткой к окну, усаживает ее за столик и начинает о чем-то шушукаться, Лив поймала себя на той же мысли, что в миг, когда увидела Антуана с Моной. «Эти двое воображают, что перед ними открылись новые перспективы. Ну-ну, удачи».

Вик Серотонин тем временем говорил:

– Может, через четыре дня рискнем.

Кьелар, еще не дослушав фразы, отмахнулась: нет. Ей нужно быстрее, сказала она, и так долго ждать нельзя. У нее нервы шалят. Она не уверена, сказала она, что продержится еще день.

– Я не уверена, что еще хоть час протяну.

«И это правда», – подумалось Вику. То, что он заметил у нее внутри в квартире на Хот-Уоллс, когда она трахалась с Виком, набирало силу и продолжало ее грызть.

– Тогда три дня, – предложил он.

Она помотала головой. Он взял ее за руку, которую Элизабет уже начала отдергивать, и пояснил:

– Это только потому, что тут начались события, которые мне непонятны.

– Нет, – сказала она.

– Два дня, – отрезал Вик. – Два дня, миссис Кьелар. Это я могу себе позволить. С Поли что-то не так, с Зоной что-то не так. Тут полиция везде шастает.

Кьелар вскочила так порывисто, что опрокинула табуретку, – можно было подумать, что ответ Вика она восприняла как физический удар. Она уставилась на упавшую табуретку с таким видом, словно ничего горшего с ней или с Виком уже произойти не может.