Книга Последний танец Марии Стюарт - Маргарет Джордж

– Боюсь, это будет лишь детской игрой или забавой для молодежи.

– Никогда! – решительно ответил Шрусбери.

Они переправились через каменный мост со старой часовней на другом берегу; Мария увидела, что теперь ее используют как склад для шерсти. Немного поодаль она заметила «позорный стул» для сплетников. Два признака протестантской веры: желание совать нос повсюду и использование священных зданий для мирских целей.

Отряд продвигался по тележной дороге, огибавшей турнирное поле. На вершине холма они повернули и переправились через подъемный мост над крепостным рвом, оказавшись между двумя грозно нависающими башнями. Вокруг клубился серый туман.

У Марии стало тяжело на сердце. Из всех мест, где ее держали до сих пор, это больше всего напоминало хорошо укрепленную тюрьму. Возможно, дело было в расположении замка – далеко в сельской глуши, на вершине холма, с крепостным рвом и двойным кольцом высоких стен, но он казался бронированным кулаком рыцаря в доспехах. Теперь можно было отбросить последние сомнения: лишь пленника могли поселить в такой цитадели.

– Что ж, это… замечательная резиденция, – тихо сказала Мария.

Ее апартаменты на северо-восточной стороне замка выходили на широкую петлю реки Дон, окрестные сады и лучное стрельбище, за которым начинался охотничий парк, где стояло хозяйское поместье. Огромные дубы усеивали парк, и их стволы издалека казались похожими на пушки. Все листья облетели, поэтому Мария могла видеть за ветвями красные кирпичи фамильного особняка.

Им выделили несколько просторных комнат, и она не могла пожаловаться на тесноту. Ее собственная гостиная была большой, с двумя каминами и достаточно высоким потолком даже для самых рослых людей. Мария постаралась сделать обстановку более уютной с помощью вышивок, гобеленов и миниатюр своих родственников – ее матери, Франциска, Дарнли, маленького Джеймса, Екатерины Медичи, графини Леннокс и Елизаветы. Она разложила их на столике из сандалового дерева, который прислали из Шотландии.

Там не было миниатюры Босуэлла; единственную из когда-либо существовавших написали во время его медового месяца с леди Джин, которая хранила ее. Мария предполагала, что ее давно бросили на дно старого сундука, если вообще не уничтожили, и это глубоко печалило ее. Тем не менее она могла совершенно отчетливо представить Босуэлла и опасалась, что его портрет мог лишь нарушить и размыть идеальный образ, существовавший в ее воображении.

У нее имелся небольшой переносной алтарь, который она установила в алькове, радуясь тому, что может сделать это открыто. Она также получила глобус и карты, доставленные из Эдинбурга, и провела много времени за их изучением, мысленно посещая страны, обозначенные нарисованными линиями и контурами. Париж был лишь названием и коричневой точкой на карте, не отличавшейся от Лиона или Кале; волшебство заключалось не в бумаге. Она со своими слугами играла в названия городов и рек, словно могла перенестись туда одной лишь силой воображения. Рим, Тибр, Афины, Иерусалим… все места, куда они не смогут отправиться. Или, скорее, она не сможет: все остальные могли ехать куда захотят, но выбрали добровольное изгнание.

«Добровольное страдание сильно отличается от вынужденного», – думала Мария. В каком-то смысле оно было более благородным, но в другом отношении более легким, так как власть прекратить его заключалась в человеческой, а не божественной воле. Это было испытанием воли, а не смирения.

До сих пор никто из спутников не выказал желания покинуть ее. Ей хотелось, чтобы люди, имевшие другое призвание, следовали ему, пока еще не слишком поздно. Дорогая Мэри Сетон – останется ли она незамужней лишь потому, что выбрала эту ссылку?

«Для меня все иначе, – подумала Мария. – У меня был брак и ребенок, и, если я сейчас веду целомудренную жизнь, это нельзя изменить. Но Мэри Сетон… кого она может выбрать? Вряд ли это будет английский протестант, а в моем обществе изгнанников нет неженатых мужчин, которые были бы достойны ее. Я не хочу нести ответственность за ее одиночество – или это тоже часть моего наказания?»

«5 декабря 1570 года. Годовщина смерти Франциска.

Мое наказание. Почему оно продолжается так долго? Скоро мне исполнится двадцать восемь лет, и я почти четыре года нахожусь в заключении. Это вдвое больше моего затворничества за все время, проведенное в Шотландии, и конца этому не видно. Дни тянутся за днями, похожие друг на друга, и будущее кажется беспросветным. Кто может спасти меня?

Я стараюсь терпеть страдания – телесные, со странными и резкими болями в суставах, умственные, ибо ответственна за то, что произошло в Шотландии и с моими сторонниками, и духовные, ибо ощущаю вину за собственные грехи. В глубине своего существа я знаю, что страдание очищает душу. Моя душа была грешной и нечистой, но как же долго, Господи! Я платила, плачу и буду платить за мои грехи, но сколько еще терпеть? Или мое наказание продлится до тех пор, пока я не перестану восклицать «Доколе!», считать дни и биться крыльями о прутья клетки?»

Восьмого декабря, в день Марии, граф Шрусбери и Бесс прислали ей в подарок огромный торт в виде замка с ее апартаментами. Одна сторона замка была открытой и показывала комнаты, дотошно воспроизведенные кондитером в мельчайших деталях. Там имелись миниатюрные сундуки, в которых лежали золотые монеты для слуг Марии. Бесс даже изготовила факсимиле некоторых вышивок, над которыми они работали вместе, и развесила их на игрушечных стенах. Музыканты, отправленные Шрусбери, присоединились к тем немногим, что остались в свите Марии, и вскоре танцевальные мелодии заполнили темный декабрьский вечер.

На самом деле Мария плохо себя чувствовала; ее суставы распухли и покраснели, а головная боль то усиливалась, то ослабевала. Но она надела свое лучшее платье и попросила Мэри Сетон сделать ей прическу и надеть парик, хотя ее волосы уже отросли до плеч.

– Увы, мадам, – сказала Сетон. – Ваши волосы уже не такие густые и роскошные, как раньше…

Окончание фразы повисло в воздухе: «…и боюсь, они больше не станут прежними». Еще одна вещь, которую она оставила в Шотландии. Еще одна жертва.

– Тогда надень парик, тот самый, с рыжими волосами, – попросила Мария. – Какая радость, что ты помогаешь мне. Говорят, никто не видел настоящие волосы Елизаветы, потому что она все время носит парик.

Мария наблюдала, как ее волосы исчезают под париком, как алмаз от герцога Норфолкского, скрытый на шее под платьем. Норфолк… Ее единственный шанс на спасение. Она уже давно не получала вестей от него: замок строго охранялся.

Граф Шрусбери и Бесс на короткое время присоединились к ним и вручили другие подарки: шкатулку из слоновой кости и увеличительное стекло с ручкой черного дерева. Потом Шрусбери представил мальчика, который принес торт и с тех пор стоял в стороне, молча глядя на остальных.

– Это мой новый подопечный, Энтони Бабингтон, – представил он. – Он из старинной семьи, что живет по соседству, его отец был моим другом. Буду рад, если вы позволите ему служить вашим пажом, – смущенно добавил он. – Не могу представить большего утешения из-за потери отца, чем служба в королевской свите.